Читать книгу "Честь и лукавство - Эмилия Остен"

Розмари шепнула мне, что она сама, кажется, ожидает появления новой ветви графов Лонгбриджей. Это известие еще больше сблизило нас, и мы постепенно превратились в двух матрон, говорящих только о чепчиках и распашонках. Это превращение порадовало меня, ибо в одиночестве я гораздо больше думала бы о безвозвратно ушедшем, а не о будущем. Мы побывали у Лонгбриджей, потом снова вернулись в Эммерли, где я всегда чувствовала себя дома.

Мой живот становился совершенно неприличным, и с той же скоростью поправлялось здоровье моего супруга. С каждым днем он словно молодел, и местный врач, смотревший нас обоих, не мог узнать своего пациента.

– Передо мной словно другой человек, у которого никогда не было болезни сердца, только легкое недомогание, – восклицал он, взмахивая пухлыми ручками в такт словам. – Сударыня, почему же вы ждали целых два года, прежде чем подарить мужу наследника и тем самым вернуть ему молодость и здоровье?

В ответ на эти упреки я только краснела и отвечала, что на все воля Божья.

Весь день я старалась посвятить всевозможным занятиям, чтобы не скучать и не предаваться грустным размышлениям. Однако ночью мои воспоминания и сожаления возвращались ко мне в виде снов, и я часто просыпалась в слезах, не в силах отогнать образ Уильяма, стоявший перед глазами.

Как благородно он оставил меня – ни слова упрека, только бесконечная грусть, и как жестоко я обошлась с ним, поправ его любовь и искренность. Что с ним теперь? Пустился ли во все тяжкие, стараясь забыть об обиде в вихре удовольствий, или слоняется по развалинам римского Форума, предаваясь меланхолии? Со временем герцог, конечно, устроит свою жизнь должным образом, но горькие воспоминания могут отравить его радости и наложить отпечаток на его характер, как это произошло с моим супругом. Дай бог, чтобы Уильям не тянул с женитьбой столько лет, и тогда жена и дети смогут утешить его и отвлечь от мыслей о неудаче в любви.

Я была уверена, что не перестану любить его, но постараюсь оставить этой любви только самый маленький кусочек своего сердца, отдав остальную часть моей семье. Нежная грусть заменит горечь, одна-две слезинки – бурные рыдания, а милый детский лепет – страстные признания.

Я старалась думать только о том, что полезно для ребенка, и поддерживать в себе ровное, спокойное настроение. Хорошая погода и внимание близких способствовали этому, и к началу сентября я вспоминала Уильяма не чаще пяти-шести раз в день.

Появление малыша ожидалось в первых числах октября, но я просила мужа держать новость в тайне до самого Нового года. Мне не хотелось, чтобы Россетер узнал об этом событии и начал о чем-либо догадываться. Его отъезд в Европу общество сочло проявлением стыда из-за поведения с Аннабеллой, и я была рада, что его имя не связывают с моим, и желала этого и впредь, ради себя и ради него.

Мы с супругом решили этой зимой не ездить в столицу, а провести ее с близкими в Эммерли. Матушка оставалась со мной, тетя собиралась прибыть к родам, а остальная часть семейства Лонг-бриджей планировала приехать к нам на Рождество и дождаться родов Розмари, которые должны были случиться в середине января.

Все произошло так, как было задумано, и третьего октября я произвела на свет сына, как будто нарочно в подарок к своему совершеннолетию. Мои муки не показались маменьке очень сильными по сравнению с ее собственными при моем появлении на свет, однако я сочла их значительными и не стеснялась кричать и возмущаться несправедливостью женской судьбы. К счастью, после родов я оправилась неприлично быстро и уже через неделю уплетала торты на вечере по случаю дня рождения нашего малыша.

Младенец был подобающе пухл и смешон, однако мои родственники в один голос твердили, что он просто прелесть и другого настолько красивого и здорового ребенка они не могут припомнить, несмотря на богатый жизненный опыт.

Граф предложил назвать сына Эдвардом в честь своего отца, и я ничего не имела против. У ребенка были темные глаза и русые волосы, немного темнее моих собственных. Я предпочла бы видеть на его лице светлые глаза Уильяма, тем более что и граф был голубоглаз, но доктор разъяснил, что темные глаза гораздо чаще передаются по наследству, нежели голубые. На кого похож Эдвард, я пока не бралась судить, хотя бабушки бесконечно выискивали в нем фамильные черты нашей семьи и Дэшвиллов, но мне казалось, что он слишком мал и еще переменится.

Розмари написала мне, что свадьба Аннабеллы была необыкновенно пышная, а невеста являла собой образец торжества, но никак не счастливой влюбленности. Количество знатных гостей превысило все виданное в столице за последние несколько дней, а все еще неженатый герцог Россетер казался таким серьезным и печальным, что даже Розмари заподозрила его в несчастной привязанности к ее сестре, которую он не смог сделать счастливой из-за ранее данного обещания. Жених выглядел так, как и полагалось счастливому новобрачному, и после венчания молодые отправились в Париж с намерением привезти в Лондон как можно больше парижских туалетов.

Упоминание о Россетере на весь день лишило меня душевного равновесия, и, хотя я сама бы предпочла, чтобы он не разлюбил меня так скоро, мне хотелось, чтобы его страдания прекратились, а жизнь озарилась новой счастливой привязанностью.

Розмари стеснялась появляться в обществе, и Лонгбриджи отбыли к себе в поместье утешать старого графа, скучающего по своей деятельной супруге.

После рождения ребенка у меня вновь появилась масса свободного времени, так как целая когорта бабушек и нянюшек всячески старались облегчить мою жизнь и меня практически не допускали к собственному сыну. Граф только смеялся, когда я жаловалась ему, и нередко решительно отбирал ребенка у воспитательниц, чтобы повозиться с ним самому. Он дарил малышу всю нерастраченную отцовскую нежность, и даже мысль о том, что это не его сын, показалась бы абсурдной любому, видевшему их вместе.

Материнская любовь проснулась во мне не сразу, сначала мое чувство более походило на любопытство и умиление, что казалось мне признаком душевной черствости до тех пор, пока мама не объяснила мне, что я еще очень молода и все придет в свое время. Действительно, прошло несколько месяцев, и малыш стал самым дорогим для меня сокровищем.

Прибытие Лонгбриджей увеличило радостную суету в нашем доме. Розмари вся расплылась и стала больше походить на миссис Гринхауз, которая заявилась вместе с ней без приглашения. Ее тревогу за дочь и желание находиться с ней в такой момент можно было понять, и все мы были с ней приветливы.

Аннабелла встречала рождество во Флоренции, и в нашем кружке о ней никто не вспоминал, разве что ее матушка при получении очередного короткого письмеца с рассказом о ее успехах. Судя по всему, Аннабелла и в замужестве не оставила привычку стремиться быть в центре внимания и кокетничать с наиболее заметными мужчинами, но теперь возможные неприятности касались только ее мужа, и миссис Гринхауз была в большой радости по этому поводу.

Розмари разрешилась от бремени очаровательной девчушкой двенадцатого января, промучившись гораздо долее меня. Родители и друзья были в восторге от малышки, и теперь все наше время занимали уже двое детей, так что всем предоставлялась возможность повозиться с малышами. Маленькая Марианна, по-моему, так походила на свою мать, что все остальные подшучивали надо мной – как это я могу сразу определить сходство с кем-либо чужого ребенка и совершенно не в состоянии судить о собственном. Я отвечала со смехом, что боюсь обидеть кого-нибудь из родных, найдя черты кого-либо одного, а потому предпочитаю не выносить своего суждения до тех пор, пока малышу не исполнится хотя бы год. На самом деле я часто присматривалась к нему, пытаясь обнаружить сходство с его настоящим отцом, и была необыкновенно рада и встревожена, если мне это удавалось.