Читать книгу "Опоздавшие на поезд в Антарктиду - Наталья Труш"

– … не знаю, что делать и как быть? – сказал тогда Илья.

– Молись, – ответил он.

– Как?! Я не умею!

– А что тут уметь?! Говори своими словами все, что на сердце и на душе. А Бог услышит. Он всегда рядом с тем, кто обращается к Нему. Можешь даже вслух молитву не произносить, Он услышит, – устало сказал старый зэк, тоже смертник, судя по всему. – Молись. Земной суд страшен, но страшнее тот, что на небесах.

– Вот и я об этом постоянно думаю. Раньше атеистом был, а потом как палкой по голове огрели: а вдруг там что-то есть?! И куда я после того, как мне дырку в затылке сделают?!

– Молись. И все придет. В зону – с Богом и из зоны – с Богом…»

И он стал молиться. Можно ли это было назвать молитвой, трудно сказать: он просто рассказывал, без слов, серой промерзшей стене в камере. А потом почувствовал, что у него появился слушатель. Он не видел его. Не было никаких видений, никаких сказок про то, что кто-то невидимый поселился в его камере. Но он поселился! И слушал! Терпеливо и спокойно. Он не перебивал, не вставлял никому не нужных реплик, не вступал в полемику. Он просто был безмолвным слушателем. И он сделал свое дело.

Прошло время. Наверное, по земным меркам не такое большое, а по меркам одной человеческой жизни, в которой и секунды были весомыми, огромный срок. Илья вдруг понял, что у него ушел страх. Просто ушел без следа. Ему стало спокойно и тихо. В душе. За ее оболочкой были суета, нервотрепка, суд, которые отнимали все его силы. А внутри было тихо.

И успокоенное сердце вдруг вздрогнуло, как колокол, который начинает раскачиваться, если к веревке, которая держит его язык, прикасаются сильные руки умелого звонаря. Он качнулся в одну сторону, потом в другую, и послышались его гулкие удары – бум-бум! Желание обратиться не к серой стене камеры, а к Богу, лично к Нему, без посредников, было таким сильным, что только усилие воли заставило его взять себя в руки и не колотить в железную дверь.

А утром он попросил надзирателя, чтобы к нему пришел «кто-нибудь из храма».

Первым человеком с правильными взглядами на веру, с которым встретился Илья, была матушка Анастасия.

– Покровский! – Лязгнула железная дверь, в камеру вошел надзиратель, и с ним какой-то неизвестный Илье человек в штатском. – Ты просил – к тебе пришли.

Илья решил, что незнакомец – это и есть кто-то из тюремного храма, но дверь скрипнула, и на пороге возникла женщина. Худенькая, скромно одетая, в тонком шарфике. «Сколько ей лет? – машинально подумал Илья. – Можно решить, что и двадцать пять, и сорок пять. Женщина без возраста».

Они общались с Анастасией в присутствии надзирателя и этого неизвестного, который не представился. Ну, не представился, и не надо. Илья легко озвучил женщине просьбу: «Хочу окреститься!»

Она рассказала ему, как надо подготовиться к таинству. Она приходила к нему еще несколько раз, и они разговаривали с ней уже наедине, и это было так хорошо! Как глоток свободы! Только он и она – женщина из храма. А спустя какое-то время его крестил отец Андрей, который стал ему духовным отцом.

Потом Илья встречал по ту сторону многих людей с крестиком на витой веревочке на шее. Это были разные люди. Большинство из них праведниками не были, но были православными. Далеко не всегда нравственными, как это может показаться. Достаточно сказать, что Терехин тоже крест носил…

Жизнь показала, что люди в тюрьме порой более нравственно чисты, нежели на свободе. И нравственная чистота, как это ни странно, за решеткой ценится больше. Наверное, часто это из-за того, что многим, попавшим на нары, просто терять нечего. А когда терять нечего, происходит переоценка ценностей. А порой и уценка. Преступный мир очень чувствительный, тонкий, тонко чувствующий и фальшь, и справедливость. Обмануть зэков трудно. И терёхиных они видят издалека и не верят им, даже если у них не один, а три креста.

«… я уже ничего не боялся, а крещение лишь утвердило меня, сил добавило, а молитва чудо совершила: с нас было снято обвинение в убийстве…»

* * *

А потом был принят мораторий на смертную казнь, и смертникам была дарована жизнь – за решеткой до самого конца, но жизнь с надеждой на то, что и тут может что-то измениться. Правда, и «пожизненное» – это было уже не про Илью. Двенадцать лет – это много. Это очень много там. Но это все-таки срок, за которым долгожданная свобода.

Скоро он понял еще и то, что жизнь продолжается по ту сторону высокого забора. Больше того, и на той стороне происходят чудеса. А что это, если не чудо, – их отношения с Ольгой?!! После первого свидания с ней Покровского накрыло волной необыкновенной нежности, какой он не испытывал до этого никогда. Виной тому была и разница в возрасте, и непростые условия изоляции, в которых развивался их странный эпистолярный роман.

3

Но Южный Крест, мерцающий в тумане,

Залог, что я – не завершил скитаний,

Что впереди – последняя любовь!

Валерий Брюсов

– Артем, а откуда у вас… э-э… у тебя, – Анна Стриж и художник Артем Шабовта договорились общаться на ты, – откуда у тебя такая фамилия?!

На первое занятие – учиться аэрографии – Анна приехала уже через неделю после знакомства с художником. Мастерская у Артема находилась при солидном автосервисе и занимала просторное помещение с большими воротами для въезда машин. Внутри стены из кирпича – в стиле лофт, – на которых вместо картин – капоты и двери с рисунками.

– Фамилия? Фамилия у меня хорватская, но, кроме нее, от этой национальности ничего больше нет, – улыбнулся Артем. – Все, что мне о ней известно, – это то, что в Россию ее привезли давным-давно мои предки.

Артем в этот день сдавал готовую работу. Анна уже видела ее: черный «лексус» с леопардами на бортах и на капоте. Грациозные кошки, изображенные в натуральную величину, были как живые. Их хотелось погладить, чтобы ощутить под рукой сильные мышцы и шелковистую шкуру, в которой был прописан каждый волосок. Все-таки это удивительная штука, аэрография. Почти фотография!

Анна раз десять обошла машину по кругу, любуясь на работу. Наконец, Артем ее остановил:

– Давай покажу с чего начать, попробуешь.

Анна внимательно следила за тем, как мастер разбирает аэрограф, рассматривает тонкую острую иглу, раскладывает на столе части, поясняя, что в нем для чего.

– Сопло – самая крошечная деталька и самая дорогая, поэтому, когда собирать будешь, аккуратно затягивай его, чтоб не сорвать резьбу…

Сопло меньше хлебной крошки! Анна достала очки – без них не разглядит его и потеряет в первый же день. Артем ловко собрал аэрограф, подключил к нему шланг, соединенный с компрессором, попробовал, как проходит воздух. Потом открыл крышечку емкости, закрепленной на приборе, и налил немного краски, разбавил ее, помешал палочкой.

– Ну, попробуем в деле. – Артем подул на лист бумаги, закрепленный на стене, потом сделал едва уловимое движение кнопкой-курком, и на листе появилась точка, затем – линия, потом – спиралька. – Нормальная машинка! – оценил художник аэрограф и передал его в руки Анны. – Ну, вперед! Пробуй!