Читать книгу "Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова"

и получить его, так сказать, по наследству? Павел Иванович неоднократно упоминал, что Лариса Щеголева была интересной женщиной и что после смерти Гудковского она очень изменилась, замкнулась, но он все же продолжал с ней дружить. Может, сперва не терял надежды, а потом постарел и махнул рукой?

Нет, если человек ради достижения цели пошел на убийство, то отказаться от нее он уже не сможет. Заплатив такую цену? Никогда.

Так почему же он не завладел камертоном? Скажем так. Почему убийца, кем бы он ни был, не завладел камертоном? Не нашел? Возможно. Лариса Щеголева могла спрятать его на долгие годы, а достать незадолго до смерти, и поскольку он уже никому не был нужен, она бездумно сунула его на книжную полку. Возможно, возможно.

Неужели же все так просто? – глядя в окно на соседний участок, размышлял Максим, наблюдая, как Павел Иванович, облаченный в тулуп и валенки, чистил от снега крыльцо.

Тихий, добродушный старичок, любезный, интеллигентный, отправил на тот свет человека? А почему бы и нет? Отравление как раз подходящий способ, не удар топором по голове, а так тихо, шито-крыто, подсыпал что-то в чашку гостю, поговорили о том о сем, проводил до калитки и лег спать, а когда Гудковский умер, еще и на похороны сходил, соболезнования семье выразил. Тоже так интеллигентно, трогательно. В знакомых добродушных чертах Павла Ивановича появилось что-то зловещее.

Интересно, почему он от Максима до сих пор не избавился? При этой мысли Максим встревоженно и придирчиво прислушался к работе собственного организма. Интересно, как быстро проявляются признаки отравления этим самым таллием? И какие именно? Надо бы сбегать в библиотеку, и не откладывая.

Павел Иванович разогнулся, постоял, опираясь на лопату, и, заметив в окне Максима, дружески помахал рукой. Тот от неожиданности едва от окна не отскочил и еле нашел в себе силы в ответ помахать.

А вдруг это все же не он? Вопрос был риторическим и глупым. Максим даже отвечать на него не стал.

А если это Павел Иванович, то что теперь делать ему, Максиму? Заявить в милицию? А что он там скажет? Предъявит письма Щеголевой? Ну так там никаких обвинений не выдвигается, тем более против Павла Ивановича. Обвинит его в нападении на Олю? На каком основании? Расскажет в милиции про камертон? Ну уж нет.

Так что же все-таки делать? Продумывая свои планы, Максим как-то механически дошел до двери и запер ее на ключ, так же механически он прошел по дому и проверил все окна.

А ответов на вопрос напрашивалось два. Первый – съехать с дачи, прервать отношения с Павлом Ивановичем и жить спокойно, но с оглядкой, не есть что попало в незнакомой компании. Но, во-первых, позиция была крайне сомнительной, во-вторых, трусливой. И, в-третьих, безопасности не гарантировала. К тому же грозила развитием мании преследования или еще какого психического недуга.

Второй вариант был логичнее, правильнее, но труднее в исполнении. Вывести Павла Ивановича на чистую воду. Если заставить его признаться в содеянном, можно было бы сдать его в милицию и дальше жить и творить спокойно. Вот только как это сделать?

Максим никогда не считал себя тонким знатоком человеческих душ, и, если у него возникали проблемы с окружающими, он всегда старался разрешить их, прямо и открыто выяснив отношения, поскольку считал такой способ наиболее продуктивным.

Но в данном случае идти к Павлу Ивановичу с вопросом «это вы убили Гудковского и охотитесь за камертоном?» было бы дико.

А что же делать?

В любом случае без пыток придется обойтись, мрачно усмехнулся Максим. А что, если его спровоцировать? Прийти к нему в гости… нет, лучше его пригласить и так это невзначай достать из кармана камертон. И, посмотрев на реакцию, решить, что делать дальше. Например, дать подержать его в руках, сказать, что забавная вещица попала к нему случайно, а там уж… может, Павел Иванович на него сразу бросится, а может, попытается ночью залезть или дождется, когда Максим уедет в город. Отъезд в город легко сымитировать. Он просто скажет, что ему вечером в город надо съездить, Олю навестить, уйдет на станцию, а потом тихонько вернется огородами и устроит засаду, например, в сарае. Там, во-первых, теплее, чем в сугробе, а во-вторых, обзор хороший и можно в два прыжка до дома добежать и накрыть вора с поличным. Только надо заранее петли смазать в сарае, чтобы не скрипели, и точку обзора подготовить. Максим собой был страшно доволен, он не сомневался, что коварный Павел Иванович в ловушку непременно попадется, а потому откладывать исполнение плана не стал.

– Павел Иванович! – выглядывая на крыльцо, окликнул соседа Максим. – Добрый день! Не замерзли? А я собираюсь чай пить, с маминым вареньем, еще икру баклажанную нашел и огурчики маринованные, и хлеб свежий есть. Компанию не составите?

– Отчего же? С удовольствием, вот только лопату на место поставлю, – обрадовался Павел Иванович, спеша назад в дом.

Главное, чтобы яду не прихватил, забеспокоился Максим, он так и не успел прочитать про таллий и потому не знал, имеет ли этот яд какой-либо вкус. Но чашки на столе расставил так, чтобы сидеть подальше от гостя. А еще решил ни под каким видом из комнаты не отлучаться и глаз с Павла Ивановича не сводить.

– Ох, замерз, – скидывая тулуп и потирая руки, зябко передернул плечами Павел Иванович. – Вы меня когда окликнули, я уж и сам домой собирался, греться. Но я ненадолго. Завтра дочка с зятем приезжают в гости, надо порядок навести, а то вы знаете, какой у меня в холостяцкой берлоге творческий беспорядок царит, – весело рассказывал гость, направляясь в комнату. – О! Какой стол! По какому случаю пируем?

– Да так, настроение было хорошее, вот решил небольшие посиделки устроить, – с наигранной веселостью объяснил Максим, но Павел Иванович его неискренности не заметил.

– А сахар где? Что-то не вижу, я, знаете ли, по старинке люблю, послаще, – вертя головой, искал сахарницу Павел Иванович.

– Ой! Забыл, – хлопнул себя по лбу Максим, собираясь сбегать за сахаром, но вовремя спохватился: – А может, он у меня и закончился. Точно. Я же вспомнил, что сегодня в сахарницу заглянул, а там пусто. Может, без сахара?

– Нет, это уже не удовольствие, тем более с икрой. Я, знаете что, лучше к себе быстренько сбегаю, отсыплю в фунтик. И вам как раз останется, – засуетился гость, но Максим, сообразив, за чем побежит Павел Иванович, тут же припомнил, что в шкафу, кажется, еще были остатки на дне кулька. И спешно двинулся на кухню, ругая себя за несобранность и легкомыслие.

Когда он вернулся в комнату, Павел Иванович беззаботно раскладывал на большом ломте хлеба кружки краковской колбаски.

– А вот и сахар! – радостно воскликнул Павел Иванович. – Нуте-с, приятного аппетита.

Когда застолье перешло в разговорную стадию, Максим как бы невзначай достал из кармана брюк камертон и принялся вертеть его в руках. Павел Иванович это мгновенно заметил.

– Что это у вас за вещица? Похоже на позолоту…

– Нет, это золото, – протягивая камертон Павлу Ивановичу, добродушно пояснил Максим, вцепившись взглядом в гостя.

– Ничего себе! Сколько же в нем весу? – взвешивая на ладони камертон, полюбопытствовал гость. – Откуда же у вас такая штуковина, она же стоит сумасшедших денег. Золотой камертон! Подумать только, – вертел его в руках Павел Иванович. – А блестит как, и ловкий какой, а звучание, интересно, у него какое… – Казалось, он вовсе перестал замечать