Читать книгу "Труп в доме напротив - Анна Викторовна Дашевская"

Класхофен. — В конце концов, похитить женщину и потребовать от мужчины в качестве выкупа Симеона Метафраста.

— Вы откровенны.

— Вы ж не думаете, капитан-лейтенант, что поймали меня на горячем и закроете надолго?

— Посмотрим, — холодно ответил Кулиджанов.

Когда протоколы были внимательно прочитаны и подписаны, дежурный увёл Класхофена, а его поверенный отправился к судье добиваться выхода под залог, Никонов спросил у напарника:

— Почему они так откровенно говорили?

— Ну, известное же дело: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь… и так далее. Райзена они сдали и вытаскивать не станут. Астапов добьётся, чтобы его подопечного отпустили под залог, тот немедленно скроется, год-другой-третий проведёт в той же Валахии, и снова всплывёт, например, в Новом свете. Имущество его оформлено таким образом, что конфискация невозможна, несколько лет в провинции для мага сущая ерунда. А что было его конечной целью, мы не знаем.

— Было?

— И осталось. Ну не только же за «эльзевиром» он гонялся. И двойное убийство было спровоцировано не только книгой…

— Ну и ладно, — упрямо сказал инспектор Никонов. — Убийство мы раскрыли, руки Класхофену укоротили, и в конечном итоге он всё равно проиграет.

— Почему ты так считаешь?

— Мой прадед был антикваром, — ответил инспектор. — Поэтому я точно знаю, что для настоящего серьёзного торговца редкостями главное оружие — мозги. Побеждает не тот, кто сильнее физически. В конце концов, — тут он рассмеялся, — ты же слышал, что сказал опытный антиквар Франц Класхофен? Можно проиграть бой, но выиграть сражение.

За день Софья изрядно вымоталась. Утром — неожиданные пациентки с серьёзной, но весьма интересной проблемой. Днем визит к госпоже Джаваншировой, уже последний, контрольный, так сказать. Грех было бы жаловаться, Марина Владимировна расплатилась за избавление от изнурительных мигреней по полной, на один этот гонорар они с Максом могли бы жить полгода не думая о тратах. Тем не менее, усталость никто не отменял, и после посещения нескольких лавочек, торгующих готовыми зельями и ингредиентами, Софья чувствовала себя как варёная макаронина.

Она неторопливо шла по Садовой в сторону поворота на Костянский переулок, когда внимание её привлёк горластый мальчишка-газетчик:

— Свежий новостной листок! — орал тот во всю глотку. — Последние новости! Развод в аристократическом семействе! Раскрыто серьёзное жульничество на ипподроме! Государь запретил секту друидов!

— Дай-ка! — женщина бросила разносчику дукат и жадно раскрыла газету.

На первой странице среди официальный новостей и в самом деле публиковался указ царя Константина Михайловича о полном запрете деятельности друидов как в Псковской губернии, так и везде в Царстве Русь, конфискации их имущества и разрушении молелен. Глава же общины должен был предстать перед царём не позднее… — тут Софья присвистнула уж совсем по-дворовому — не позднее послезавтрашнего дня, восьмого мая.

Сунув газету в сумку с травами, она почти побежала в сторону дома, и всю дорогу себя ругала: почти всё время замужества она принимала решения, брала на себя ответственность, соглашалась или отказывалась… Сама. Одна.

А теперь думает только об одном: как можно скорее попасть под защиту стен, ставших ей родными.

Да нет, к чему врать самой себе? Не стен. Людей.

Она вбежала в дверь, белкой взлетела на второй этаж и позвала:

— Аркадий, где все?!..

Свободное время до вечера, отлично звучит, не так ли? Владимир Суржиков, бывший актёр, а ныне помощник частного сыщика, тоже так думал.

Распрощавшись с Шорном вполне по-дружески, он ушёл в свою комнату и заснул, успев только снять ботинки. А когда проснулся, подумал, что знает, как ему потратить свободное время… Быстро перекусив чаем с пирожками, Суржиков вышел из дома и отправился в сторону Таганской площади, к бывшему зданию электротеатра «Вулкан», где в последние сто двадцать лет размещался театр драмы и комедии. Он неторопливо перешёл Садовую и на углу Мещанской подозвал экипаж-такси, благо, деньги, выданные ему Алексом, тратить было как-то некуда.

Знакомое здание выпало из-за поворота внезапно, вот только что Владимир видел высокие кроны лип, окружающих дом профессора Боткина, и вдруг на него надвинулась высокая стена красного кирпича. Экипаж свернул в Николо-Болвановскую улицу и остановился.

Вход в театр был всё тот же самый: черное дерево и стекло дверей, латунные ручки, высокие фонари. Правда, ручки эти давно уже никто не надраивал до блеска, как было во времена, когда деспотической рукой театром правил Николай Иванович Тихонов. Касса было открыта, но никто не стоял в очереди в надежде купить случайно сданный билетик.

— На завтра есть? — спросил Суржиков, склонившись к окошечку.

— Есть, — ответила скучная чрезмерно накрашенная тётка. — Вам куда, в партер, в ложу?

— А на следующую неделю?

— Есть. Нету только на понедельник, — неизвестно чему усмехнулась она.

— Почему?

— Выходной потому что! — и тётка захихикала.

Владимир поблагодарил её и отошёл к афише. Впрочем, ни одного знакомого названия он там не нашёл, а ведь какой бешеной популярностью пользовались в постановке Тихонова «Король Лир» или «Братья Карамазовы»!

Он обошёл здание и со стороны Таганского тупика нашёл служебный вход; возле двери курили двое немолодых рабочих сцены. Один из них присмотрелся к визитёру и спросил:

— Володя? Суржиков, ты что ли?

— Я, Петрович, я.

— Нешто вернуться решил?

— Да нет, был рядом по делам, вот и заглянул, — соврал Влад.

— Ну и правильно, — сердито сказал второй.

Он вообще всё делал сердито: курил, сплевывал, говорил, смотрел…

— Что, плохо дело? — спросил Суржиков сочувственно.

— … — понятно выразился сердитый.

Петрович добавил:

— Ты ж с этим, Скавронским, недолго проработал? Ну так вот, всё стало ещё хуже, чем когда он только пришёл. Нам-то, конечно, пофиг, наше дело тяжести таскать, но обидно, ведь какой театр был!

Все помолчали, затем Влад поинтересовался:

— Кучеров здесь?

— Эка вспомнил, — хмыкнул сердитый. — Давно ушёл, месяца через три после тебя и уволился, и на порог плюнул, уходя. Вот как его достало!

— И из Макбета процитировал ещё, сам знаешь, что это значит! — и Петрович с расстановкой, не хуже любого заправского актёра, проговорил: — «Я смею все, что смеет человек, и только зверь на большее способен!».

Суржиков понимающе покивал: по старинной театральной примете, за кулисами нельзя не только цитировать эту пьесу, но даже и название её произносить.

— Слушай, Володя, а ты сейчас где служишь? — спросил сердитый. — Может, так того… рабочие нужны? Ты ж нас знаешь, с таким опытом впору в режиссёры идти.

— Да нет, ребята, я ведь не в театре теперь. Представляете, работаю помощником у частного сыщика!

— Ни… себе! — энергично одобрил Петрович. — Нравится?

— Знаешь, оказывается — это моё! — и неожиданно для себя Суржиков понял, что сказал правду.

Вернувшись домой, Алекс немедленно сел за отчёт для клиента. Он писал,