Читать книгу "Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко"

Лучше скажите, на какое моё участие вы рассчитываете?

— Очевидно же! Сопровождайте меня в Англию!

— Не лучшая идея, князь. В письме недвусмысленная угроза — не предавать дело огласке. Наше совместное появление как раз и есть нарушение сего требования.

— Так что же делать? — всплеснул руками огорчённый отец. — В полицию идти? По российскому Уложению о наказаниях незаконное удержание подданного есть малозначительное деяние, коли нет свидетельств насилия или дурного с ним обращения. Да и Англия — иная страна!

— Вы не поняли, сударь. Я так или иначе собирался в Лондон, там есть неоконченное дело. Выезжайте когда сможете и по прибытии дайте объявление в газетах — русскому князю требуется переводчик. Заодно наши злоумышленники уведомятся, что вы появились.

— Спасибо! Я знаю, знаю, — Паскевич даже подскочил. — Вы ничего не сможете гарантировать. Однако за участие grand merci. Так важно будет ощутить, что я не одинок. Кроме лакея никого с собой не возьму. Александр Порфирьевич, раз уж вы согласились, как вы думаете, что могут затребовать эти негодяи?

— Право не знаю, что вам ответить. Случай, как говорят сами англичане, unprecedented (10). У тех же турок кража мальчиков для обращения в янычары — обычное дело, и девочек для гаремных утех, а также для продажи в рабство. В рыцарские времена британские бизнесмены брали в плен рыцарей и отпускали за выкуп.

(10) Беспрецедентный (англ.)

— Полагаете, будут требовать деньги?

— Сомневаюсь. Но нелишне будет располагать изрядными средствами. В этой стране невозможное сделать за деньги получается за очень большие деньги. Их пословица. Думаю, от вас потребуют особого рода услуг, возможно — в ущерб интересам России. Чисто ради денежного выкупа скорее бы прихватили кого-то из демидовских отпрысков, там богатства не чета нашим. А ещё — будьте готовы к любым, в том числе самым крайним средствам. Они переступили черту дозволенного, сделав один шаг. Вы согласитесь ради спасения сына шагнуть вглубь тьмы десять раз?

— Истребить британских младенцев подобно царю Ироду?

— Надеюсь, до этого не дойдёт. Но вы должны быть настроены по-боевому, а не клянчить снисхождения у бесчестных деятелей. A la guerra com en la guerra — на войне как на войне.

— Только так! Спасибо, Александр Порфирьевич. До встречи в Лондоне.

* * *

Очередная смена настроения у мужа и его предстоящий торопливый отъезд вызвали массу вопросов у Аграфены Юрьевны, которые она не решилась задать вполне, ограничившись лишь целью вояжа. Со дня Пасхи князь был сам не свой, особенно тревожило, что старался не подавать виду.

Связано ли это с незнакомцем, о котором с волнением рассказал Володя? Иван Фёдорович только отмахнулся — подумаешь, бродяга из бывших унтеров. Слишком решительно и нервозно отмахнулся.

Потом был сон — Платон, точно такой же, как перед отъездом в Малороссию, сосредоточенный, неунывающий, уверенный в себе. Пахом поведал, что на той артиллерийской батарее у трёхфунтовых пушек все полегли. Выходит, граф мог быть похоронен в общей могиле. Только револьвер его нашли, решив, что одно из обгорелых тел — графское.

А ещё трепыхалась безумная надежда, что жив каким-то невероятным чудом, в плену или в рабстве, не может дать весть.

Она и ждала, только осенью тридцать восьмого уступила мягкому, но настойчивому ухаживанию Паскевича, возведённого в княжеское достоинство за день до отставки.

До сих пор у них отдельные спальни, а ночные визиты редки. Иван Фёдорович старше, скоро превратится в подобие бывшего министра Шишкова, требующего лишь чай с вареньем. Он занял место подле, но не в сердце, это ранит его и тревожит её.

И нет доверия между супругами. Видно, что случилось нечто серьёзное. С Фёдором? Князь молчит. Платон всегда держался открыто, был понятен, даже не размыкая уста.

Но его не вернуть. На пороге ещё не старость — поздняя зрелость. С Паскевичем Аграфена Юрьевна не чувствует себя столь одинокой, дети выросли, подле неё постоянно только Полина, и та скоро уедет в Москву, да две дочки-близняшки Паскевича. Князь к Володе и Полине относится хорошо, по-отцовски. Быть может, не стоит гневить Бога и просить в жизни большего. Только образ покойного графа слишком сильно стал преследовать по ночам. Она сходила в храм, поставила свечку за упокой его души — не помогло.

* * *

Всем хорош Гомель, однако расположен несколько на отшибе. Железной дороги нет, да и скоро ли протянут её к уездному городу. Поэтому путь в Европу кружной — сначала на пароходике до Киева, оттуда на поезде до Варшавы. Дальше к Па-де-Кале по-старинному, в экипаже. Невольно сравнивая Россию с другими странами, я в роли мещанина Трошкина радовался за неё. Наверное, на Альбионе рельсы можно встретить чаще, это оттого, что остров невелик. Общая протяжённость путей на российских просторах никак не меньше. В Пруссии и Франции строятся лишь первые линии, турки и не помышляли ещё.

А как выросла скорость! На смену компаундам, памятным по бронеходным экипажам, пришли машины тройного расширения, разгоняющие поезд до невероятных шестидесяти вёрст в час! «Птица тройка, кто тебя выдумал?» — спросил как-то Николай Васильевич Гоголь у Мирона Ефимовича Черепанова. Шучу, не слышал такого и не читал. Хотя, быть может, разговор такой и был, очень уж строки гоголевские в тему попадают: «Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади».

После русских железных путей Пруссия, столь почитаемая императором Павлом Первым, показались патриархальной. Вагон поменялся на дилижанс, двигающийся медленно и с долгими остановками, из-за чего часты были ночёвки в трактирах, где царят тяжёлые запахи немецкой кухни.

Меня кормили водянистым супом с шишковатыми клёцками и корицей, разварной говядиной, сухой как пробка, с приросшим белым жиром, ослизлым картофелем, пухлой свёклой и жёваным хреном. Пиршество скрашивал посинелый угорь с капорцами и уксусом, жареное с вареньем и неизбежная «mehlspeise», нечто вроде пудинга, с кисловатой красной подливкой. Лучше, чем в османском плену, но не сравнить с домашним, где кухней ведала тёща, потом — Аграфена Юрьевна. Обе держали кухарок на коротком поводке.

Неудивительно, что Франция, предмет обожания нашего дворянства, после скудного германского гостеприимства показалась раем. Но тоже — конный экипаж и скорость движения, неизменная с неторопливого XVIII века. В современность я вернулся, лишь переправившись через Канал и усевшись в лондонский поезд.

Дорога располагает к раздумьям. Например — снова попробовать разобраться в своих чувствах.

С точки зрения чистого разума князя не в чем упрекнуть. Более того, для Аграфены Юрьевны, оставшейся без мужа, Иван Фёдорович —