Читать книгу "Туман - Диана Курамшина"

На этом мой отдых закончился. Майор потребовал «что-то сделать, потому как госпиталь превращался в б…», тут он осёкся и попросил заняться барышнями.

Пришлось пройти к предоставленным ученицам. Затребовав себе в помощь Аристарха Петровича и нескольких фельдшеров, организовывала показательные процедуры.

Вы были в цирке? Куда там балагану Лемана! Офицеры устроили настоящие manœuvres cérémonielles[146]. Они бравились, подкручивали усы, заигрывали с девушками. О что вы… у них даже ничего не болело и помощь им была нужна только сердечная. И если барышни помогут… Эх… молодцы хоть куда!

Попросила вездесущего Егора потихонечку привести Семёна Матвеевича.

– Вот Ваше высокоблагородие, – сказала я громко, когда господин Сушинский незаметно появился в комнате, – спешите видеть волшебное исцеление! Все присутствующие здесь господа заявили при свидетельстве господина Сурина, что совершенно здоровы! Можно выписывать и направлять обратно в войска! Когда-нибудь ещё у вас были такие поразительные успехи?!

– Ну что же, – майор обвёл притихших офицеров суровым взглядом, – значит барышни будут перевязывать и обихаживать только младших чинов, раз у господ офицеров отпала нужда в медицинской помощи.

Общая солдатская палата погрузилась в тишину, когда туда вошла вся наша компания. Семён Матвеевич «обрадовал» пациентов, что за хорошее поведение те в награду будут обеспечены заботой милых барышень. Но смотрел при этом так грозно, что младшие чины были как-то не особо и рады.

Выяснилось, что девушек отбирали не просто так, а имеющих опыт ухаживания за больными. Так что, распределив работу с лежачими – их требовалось накормить, с несколькими особо понятливыми барышнями, начала делать обход. Проверяла повязки, показывала, объясняла. Пристальное внимание уделила тем, кому недавно заново прочищала раны. Тут примечания были особыми.

Через несколько дней, убедившись в знаниях и сметливости, группа барышень была разделена. Большая часть под руководством Аристарха Петровича помогала фельдшерам. Они занимались перевязками, кормлением неходячих, раздачей лекарств. Но солдатское счастье длилось не долго. Как только Витольд Христианович, часто нас навещающий, убедился в том, что они достаточно набрались опыта, их тут же забрали в губернскую больницу, а часть отправили в повивальный дом.

Трое отобранных мною девушек постоянно сопровождали меня, ассистируя по необходимости. Они так же присутствовали со мной на операциях, куда меня приглашали, слушая мои тихие пояснения.

Отец Феофан, лишившись врачебного вспоможения был довольно печален, когда посетил нас в скорости. Но самое смешное, в тот же день меня посетил пастор немецкой кирхи, возмущенный моим отсутствием на богослужении. Падре Георг чуть не подавился пирогом, когда услышал размышления священника, считавшего, что почти привёл меня в лоно православия. Как они стреляли глазами друг в друга было непередаваемо. Пришлось вмешаться и остужать горячие головы.

Пастор был заверен, что в следующее воскресенье я непременно буду на службе, а отец Феофан получил приглашение привозить в особых случаях людей в городскую больницу, где мне была обещана в этом помощь от господина Недзвецкого. Витольд Христианович был рад любой возможности моего пребывания в его епархии.

Рождественский пост привнёс изменения в питании. И хотя «болящим» были разрешены послабления, нижние чины не соглашались вкушать скоромное. На сорок дней птица и мясо были исключены из рациона. Понедельник, среда и пятница были «сухоядными». Во вторник и четверг дозволялось растительное масло и красное вино. В субботу же и воскресенье можно было есть рыбу.

На все увещевания больные отвечали «Святые, вон, ещё чаще постились, да дольше нас грешных жили, а Иисус Христос сорок дней подряд ничего не ел». Пришлось привлекать к этому делу местного священника, и только с разрешения духовного отца, который тщательно оценивал, насколько ранение серьезно, и насколько постная пища может быть опасна для здоровья больного, они соглашались есть мясо. И при этом смотрели так, как будто это именно я виновата в совершаемом ими грехе. С офицерами в этом вопросе было гораздо легче. Они с удовольствием пользовались «болезнью».

В один из дней меня в госпитале нашёл Ефимка. Долго мялся, но всё-таки попросил выйти во двор. Там дожидался мальчонка лет десяти. Его в здание не пропустили. Как выяснилось из его сумбурной речи, по городу уже давно бродят рассказы о «блаженной барышне»: сначала в имении лечила, потом у самого государя вытребовала себе разрешение, и теперь вот врачует солдатушек, что за царя кровь пролили. Никому во вспоможении из-за денег не отказывает.

Вот он и пришёл в город её искать и наткнулся на Ефимку, который сегодня нёс для меня обед в госпиталь. Если дел было не много, то я могла съездить отобедать и домой.

По рассказу мальчика, его семья живёт в нескольких верстах от города. Отец занимается бортничеством и вчера случайно потревожил в лесу медведя, пытающегося лечь в спячку. Встреча эта окончилась для бортника неудачно, он был ранен и ночью у него началась горячка.

Успокоив ребёнка, который всё пытался встать передо мной на колени, завела его во внутрь. Егор был послан за коляской и моими инструментами, а сама я отправилась к Семёну Матвеевичу, испрашивать разрешения уехать.

Высказав резкое недовольство моим самоуправством, господин Сушинский отлучиться позволил, но почему-то отправил сопровождать меня Аристарха Петровича.

Подъехали мы к ничем не примечательной избе. Ещё с десяток подобных или около того виднелись вокруг. Мальчонка стремглав помчался внутрь, предупредить о нашем приходе. Перед дверью несколько деревянных ступеней даже не скрипнули. Видимо хозяин был справный. Чтобы перешагнуть высокий порог пришлось немного задрать брючину, тем самым показав плотные ботиночки. Мы оказались в холодных сенях, дальше которых пройти мне не удалось. Нет, дверь то была открыта, и я даже смогла войти. Как оказалась, в избе топили по-чёрному. Дым из печи поднимался кверху, но потолка в комнате не было. Угольная от копоти двускатная крыша красовалась только небольшим окошком под потолком. У меня ужасно заслезились глаза и пришлось выйти. Как они не угорают там, не понятно.

Что я успела заметить, при всём этом пол был выскоблен и чист. Красный угол украшали иконы покрытые белыми набожниками с красивым рисунком. На полатях несколько маленьких детишек чем-то играли. В бабьем куте из-за прялки вставала женщина, явно только что отставившая работу. А на голбце лежал дюжий мужчина тихо постанывая.

– Нужно как-то войти. Я не смогу осмотреть его отсюда.

– Это вы с непривычки, – улыбнулся Аристарх Петрович.

– Барышня, давайте я бабе скажу, чтобы она вам влажное полотенце вынесла, так в доме вам сподручнее будет, – нашёлся Егор.

Через несколько минут я уже могла более спокойно находиться в избе. Ко мне в ноги кинулась женщина, но мне было не до нее, поэтому по моему кивку «охотник» её быстро оттащил. Я направила всё внимание пациенту… и увиденное мне совершенно не понравилось.