Читать книгу "Реквием каравану PQ-17 - Валентин Пикуль"

— Мы поехали очень быстро… пусть команда поторопится. Но, боже, накажи тех, кто повинен в нашей гибели!

Крен доходил уже до 43° на левый борт, Баффин захохотал.

— Простите, вот этого я не понял, — сказал ему Дайк.

Баффин сунул руку в карман реглана и достал пистолет. Тут матрос Кристен шагнул вперед и врезал Баффину пощечину.

— Теперь вы мне уже ничего не сделаете, — сказал он лейтенанту.

Ноги офицера в тяжелых штормовых сапогах, на которых медные застежки стали изумрудно-зеленый от морской соли, — этот Баффин сейчас, как медведь, зашагал к борту, под которым бешено крутилась вода океана… Дайк видел всю эту сцену.

— Баффин! — окликнул он помощника. — Куда вы заторопились?

— За борт! Или вы знаете другие пути на тот свет?

— Мы еще не попрощались. — Дайк слез со своего кресла и протянул ему руку. — Мне было нетрудно служить с вами, — сказал он, следя за кренометром, который показывал уже предел.

— Благодарю! — ответил Баффин, и звук выстрела совпал с всплеском воды…

Командир вернулся в свое кресло, оглядывая море.

— Может, он и прав… не знаю… Кристен! — окликнул он радиометриста. — А ведь последнее слово осталось за вами…

Он раскурил сигарету. Ветер разбросал порванные фалы над его головой. Они зацепили щеки командира, обвили всего, словно хотели привязать его к кораблю навсегда.

— Неужели никто из вас не прочтет молитвы? — спросил Дайк у матросов. — Неужели вы не помните ни одной?..

Странное дело, крен вдруг исчез. «Орфей» пошел на глубину на ровном киле, словно его топили через кингстоны. С плотов, разбросанных в море, видели, как погружался мостик в океан. Вот море коснулось и самого Дайка… — Он поднял руку с сигаретой. Потом руку опустил. Он смотрел в небо…

И ушел вниз — прямо, неизбежно, в полном сознании.

Все это рассказал почерневший от стужи человек, которого спасли матросы с нашего тральщика. «Орфей», подобно «Айрширу», до конца исполнил свой союзный долг — не в пример другим конвойным судам, которые укрылись в заливах Новой Земли… Тело спасенного моряка уже затвердело от холода настолько, что игла медицинского шприца не входила под кожу. В лазарете тральщика его обложили грелками, без жалости растирали спиртом, для него носили еду из офицерской кают-компании. Он говорил внятно, благодарил, но, кажется, его разум все более затемнялся от пережитого… Он не выжил!

Документов при нем никаких не оказалось, номерных знаков на одежде, какие обычно носят моряки для опознания их трупов, тоже не было, а тонкое обручальное кольцо сняли с пальца и передали в британскую военно-морскую миссию.

В ЛЕДЯНОЙ КУПЕЛИ

Корабли, как я люди, умирали по-разному… Иные встречали смерть в торжественном молчании, только потом из-под воды слышался долгий зловещий гул — это взрывались раскаленные котлы, не выдержавшие объятий холода. Другие жалобно стонали сиренами, Их конструкции разрушались с грохотом; разломленные пополам, корабли сдвигали в небе свои мачты — словно руки для предсмертного пожатия. Иногда они тонули сразу, и люди не успевали покинуть их отсеков и коридоров, похожих на мифические лабиринты. Другие, напротив, стойко выдерживали взрыв за взрывом, будто понимали, что надо держаться, пока не спасутся люди. А потом корабли с ревом зарывались в пучину, почти яростно сверкнув на прощание «глазами» — окнами своих рубок. При этом некоторые увлекали за собой и гондолу аэростата, купавшегося под облаками.

Это были страшные минуты! Дети другой стихии — высоты, аэростаты не хотели тонуть. Но иногда, уже побывав на дне океана, они все же обрывали тросы креплений — их взмывало ввысь, и гондолы уносилось обратно под небеса, словно в ужасе от всего увиденного там, в чудовищной мраке бездны…

Корабль умирает, но человек остается, и к его услугам: шлюпки, плоты, надувные понтоны. Цепляясь за спасательный шкерт, человек, обожженный взрывом, ослепший от мазута, тянет руку к товарищам на плоту и хрипло кричит, в восторге:

— Кажется, мне повезло… Мне чертовски повезло!

Века сон — торжественный и хрупкий.

Человек не предает мечты, Погибая, он спускает шлюпки, Скидывает сонные плоты.

Синевой охваченный, он верит, Что земля родимая близка, Что ударится о светлый берег Легкая, как жалоба, доска.

Для начала послушаем, тех, кому «чертовски повезло»:

* * *

«После пяти дней сидения все начали чувствовать себя так, будто у них сломана спина. Лейтенант Хэррис и Блокстоун, казалось, все время опираются на меня. Я их отталкивал… Кэлли и Гонзалес предложили флягу виски первому, кто увидит землю… В тот же день заболел второй механик. Его ступни начали пухнуть, став багровыми от обморожения. Через три дня он умер. Хэрли прочитал молитву, и мы столкнули механика за борт шлюпки. Море бушевало, высота волн достигала 5-10 метров. Все мы начали ссориться друг с другом. Мы поймали вестового Бенни, когда он воровал воду. За это его совсем лишили воды… У всех нас были длинные бороды, и, я полагаю, мы очень походили на бандитов».

Правда, что хорошо одетые и плотно застегнутые имели больше шансов на спасение. Но таких счастливцев было немного. Люди, как правило, покидали корабль в том, в чем застал их взрыв. Когда палубу уносит из-под ног, вокруг все с треском рушится, начинается пожар, кричат раздавленные и смытые за борт, а вода летит по коридорам, срывая с петель каютные двери, тогда ты не станешь раздумывать — какие штаны теплее? Оттого-то буфетчики были в фартуках, радисты в ковбойках, кочегары в майках, рулевые в безрукавках, а некоторые, разбуженные взрывом, вообще спасались в ночных пижамах. Героем выглядел один старик механик, успевший пристегнуть к ноге деревянный протез. «Что бы я без него делал?» — горделиво спрашивал он товарищей…

Над уцелевшими — вечный день, а ночи нет и не будет!

Люди, как и корабли, тоже погибали по-разному, а мудрое человечество, тысячелетиями качаясь на морях, еще не изобрело такой шлюпки, которая могла бы заменить человеку корабль. Случалось, что моряки, попавшие в шлюпку, стояли в ней по грудь в воде. Их глаза стекленели. Люди засыпали от холода.

(В борта спасательных шлюпок вделаны воздушные цистерны, Отчего шлюпки, даже полностью залитые водой, все-таки не тонут.) Более бодрые пытались растормошить их, но все было бесполезно. Выброшенные за борт мертвецы не тонули и долго (иногда сутками) сопровождали своих товарищей, качаясь на волнах рядом с ними… В море законов для смерти нет, и порою выживали старики, а цветущие молодые матросы «отдавали концы». Выживали пессимисты, настроенные озлобленно-мрачно, считавшие, что всем — амба, капут и баста!

И, наоборот, погибали оптимисты, полные розовых надежд на то, что все это — ерунда, о которой потом будет приятно вспоминать в старости… Хотя был июль, но о холоде полярных широт забывать не следует (а вода не замерзала, ибо она соленая). Эгоисты хотели отсидеться, ничего не делая, чтобы сберечь силы, и умирали! Зато боевые ребята, не жалея сил, брались за весла, и выживали! В смерти тоже была последовательность: сначала она забирала лежащих, потом настигала сидевших, но она не трогала тех, кому не хватило места ни лежать, ни сидеть. Такие люди стояли в шлюпках, как в переполненном трамвае. Стояли сутки, вторые, третьи, четвертые сутки подряд… Вот они и выжили! Физиологически это понятно: шлюпку бросало с волны на волну, в поисках равновесия, чтобы не вылететь за борт, стоящим приходилось постоянно двигаться, отчего кровь не застывала в их жилах, а сердце билось нормально. Естественно, думает читатель, что если в шлюпке вода, то воду надо вычерпать. В таких случаях никто уже не спрашивает — а есть ли у нас ведро? Можно вычерпывать шапками. Даже ладонями. Но… стоит ли, вот вопрос! Легко вычерпать воду, когда ее собралось в шлюпке по колено, но когда она плещет у самой шеи, ты будешь рад хотя бы тому, что твои ноги ощущают под собой шлюпочное днище. Обычно на шлюпках полагался НЗ, в который входила питьевая вода, консервы, спиннинги для рыбной ловли, сухой спирт, весла, лимонный сок, галеты. Однако на большинстве шлюпок все съедобное было разворовано докерами еще в Англии… Среди уцелевших в борьбе за жизнь иногда возникали драки и страшная поножовщина, причем к мелочным обидам из-за тесноты или лишнего глотка рому примешивалась и расовая неприязнь. Офицеры ограждали себя многозарядными кольтами. «А меня не трогать», — говорили они…