Читать книгу "Искушение - Трейси Вульфф"

– Я нахожусь в твоей голове, так что знаю, что ты не слепая, Грейс. Как же ты можешь считать, что это подходящий оттенок черного?

Я смотрю на этот цвет и прибавляю к черной краске чуточку синей. Отчасти потому, что я так хочу, а отчасти потому, что это наверняка возмутит Хадсона еще больше. После последних четырех часов с ним мне чертовски хочется его разозлить. Я ему отплачу.

– Это выглядит изысканно, и мне это нравится. – Я делаю небольшой мазок, но получается не совсем то, чего я хочу, и я добавляю еще капельку темно-синей краски.

Хадсон всплескивает руками.

– Сдаюсь. Ты несносна.

К счастью, теперь в изостудии я одна, а значит, мне можно не беспокоиться о том, что могут подумать другие о моей беседе с пустым табуретом.

– Это я несносна? Это же ты устраиваешь истерику по поводу моей картины.

– Я не устраиваю истерику. – Я вижу, что он задет – из-за этого в его голосе снова очень явственно чувствуется британский акцент. Он вытягивает ноги и говорит: – Я всего лишь пытаюсь высказать пожелания, основанные на моем богатом опыте по части искусствоведения.

– Ну вот, опять двадцать пять. – Я закатываю глаза. – Если ты снова начнешь говорить о том, какой ты старый…

– Я не старый! Я старше. Вампиры бессмертны, если ты забыла, так что о нашем возрасте нельзя судить так же, как о возрасте обыкновенных людей.

– По-моему, это отмазка, чтобы не признавать того факта, что ты стар, как грязь. – Я знаю, что дразню медведя, знаю, что, в конце концов, он попытается оторвать мне голову, если я не прекращу, но ничего не могу с собой поделать. Он это заслужил после всего того, что натворил.

Хадсон с самого начала имел преимущество в большей части наших споров, и теперь, когда я обнаружила, как можно его доставать, я не могу удержаться от искушения понемногу капать ему на мозги. Возможно, это и делает меня ужасной, но последние четыре месяца в моей голове сидит психопат, так что, надо думать, не только я виновата в том, что у меня испортился характер.

– Знаешь что? Делай, что хочешь, с этим твоим черным цветом. В конце концов, то, что он тусклый и испортит твою картину – это твоя проблема, и…

– Извини, не мог бы ты повторить это немного погромче? – Я прикладываю руку к уху, как будто плохо его слышу.

– Я сказал, что этот оттенок тусклый.

– Нет, не это. Я о той части, где ты сказал, что это моя картина. Моя. Ты можешь это повторить?

– Ну и пожалуйста, – фыркает он. – Я просто хотел помочь.

– Да, знаю. Почему вы, парни, вечно хотите помочь – даже когда вас никто об этом не просит?

– Делай, как знаешь, – отвечает он, и, когда замолкает, я начинаю думать, что, возможно, зашла слишком далеко. Но, украдкой бросив взгляд на его лицо, вижу, что он, как и я, с трудом сдерживает улыбку. Что, конечно же, нелепо. Мне очень хочется выдворить его из моей головы, но должна признать, что теперь, когда он больше не может завладевать моим телом, споры с ним – это даже приятно.

Думая об этом, я беру самый темный красный оттенок и добавляю его к смеси черной и синей красок на моем холсте. И начинаю ждать взрыва.

Через пять секунд – на четыре секунды позже, чем я ожидала, – Хадсон верещит:

– Ты что, разыгрываешь меня? – И я понимаю, что попала не в бровь, а в глаз. Выбила еще одно очко.

Разумеется, счет сейчас представляет собой что-то вроде Грейс: 7, Хадсон: 7 миллионов, но это пустяки.

Однако тут я вспоминаю, что мне надо задать ему вопрос.

– Да, кстати, я все хотела тебя спросить. Теперь, когда мы работаем над тем, как извлечь тебя из моей головы… Куда ты положил верхний клык человековолка и атаме?

– На верхнюю полку твоего шкафа. Пакет справа.

– Но почему именно туда?

– Потому что я не хотел, чтобы ты наткнулась на них и слетела с катушек до того, как узнаешь, откуда они там взялись.

– Это ты правильно сделал, – нехотя признаю я.

Я продолжаю писать, не обращая внимания на возражения Хадсона. Я еще не знаю, что именно я хочу изобразить, но меня прямо-таки тянет перенести это на холст. Может, это воспоминание о тех четырех месяцах, которые я провела в обличье горгульи, что-то важное, чего я не помню? А может, я просто принимаю желаемое за действительное и так отчаянно желаю получить доступ к этому куску моей жизни, что вижу добрые знаки даже там, где их нет.

Что, у тебя глюки, Грейс? Да, глюки. – Я отхожу назад и смотрю на дело своих рук.

Я закончила писать фон и, глядя на него, испытываю странное чувство, потому что он выглядит необычно, но хорошо – нечто внутри меня шепчет, что он удался.

И Хадсон тут ни при чем. Дело в чем-то более глубоком, в чем-то первородном, и я продолжаю надеяться, что смогу разблокировать в себе и все остальное.

Я счищаю с кисти черную краску и думаю о том, что надо будет добавить к картине позднее, когда на мой телефон приходит сообщение. Мои руки испачканы краской, и я думаю, что, может, не стоит читать его сейчас, но в последний момент все-таки решаю прочесть.

И резко вбираю в себя воздух, когда вижу, что это сообщение от Джексона – и что я уже почти на полтора часа опоздала на нашу встречу.

Глава 41. Оказывается, дьявол носит «Армани»

От Джексона пришло несколько сообщений – те, которые были отправлены в шесть тридцать, те, которые пришли в семь, и наконец те, которые он прислал только что.

Джексон: Опаздываешь? Я сижу за столом в задней части библиотеки.

Джексон: Что бывает, если у вампира неправильный прикус?

Джексон: На шее укушенного остаются следы от брекетов.

Джексон: Извини, я не мог удержаться от искушения.

Джексон: Как ты? Не заснула?

Джексон: Не знаю, заснула ты или заработалась, но я тут нашел кое-что интересное.

Джексон: Напиши мне, когда появится возможность, чтобы я знал, что ты в порядке.

Джексон: Скучаю по тебе.

Какой кошмар. Я поверить не могу, что забыла о нашей встрече. Мне весь день хотелось поскорее увидеть его, но затем я так увлеклась своей картиной, что это совершенно вылетело у меня из головы. Я говорю себе, что это из-за того, что мой мозг перегружен и мне совсем не хочется тратить время на поиски способа убить Неубиваемого Зверя и не погибнуть. Справедливости ради надо сказать, что это кажется вполне допустимым объяснением, но мне все равно паршиво при мысли о том, что я обещала прийти, но не пришла.

– Мой младший братец наверняка переживет, что ты продинамила его, – говорит Хадсон, и в его голосе звучит раздражение, которого в нем не было еще каких-то несколько минут назад. – Тебе надо продолжить работу, ведь сейчас ты в ударе.