Читать книгу "Турецкий марш - Александр Харников"

– Женщина – и медик? – изумился я.

– Да, именно так. Я послал человека в Сан-Стефано, скоро прибудет подмога, и тогда они извлекут вас из-под туши коня. Если мы сейчас попытаемся это сделать вдвоем, то, боюсь, рискуем еще более повредить вашу ногу.

– Я Мустафа Решид-паша, посланник султана Абдул-Меджида, направленный к русским. Позвольте узнать и ваше имя, о мой спаситель.

– Штабс-капитан Русской армии Николас Домбровский, журналист. Но нас двое, мой напарник страхует нас. Володя!

Из кустов поднялся казак в практически такой же форме, как и поляки, но было видно, что он, в отличие от нападавших, не был ряженым. Поклонившись, он опять залег в кустах.

– Я проверю, что с другими, – сказал штабс-капитан и захромал к моим спутникам. Минут через пять он вернулся ко мне.

Оказалось, что из семерых моих сопровождающих двоим удалось убежать, а пятеро были убиты. Да, повезло мне… Из нападавших, кроме беглецов, не выжил никто. На мой вопрос, почему я не слышал его выстрелов, штабс-капитан улыбнулся:

– Бесшумное оружие, Мустафа-эфендим.

– Господин штабс-капитан, неужто вы один их перестреляли?

– Ну что вы… Судя по размеру пулевых отверстий, десять – я, а двоих убил мой напарник.

Минуты через три прибыло множество русских казаков, и с меня стащили моего бедного Караолана. А еще минуты через две прикатила необыкновенная самодвижущаяся повозка, в которой был врач. Осмотрев меня, он сказал:

– У вас сломана нога. Мы вас доставим в наш госпиталь, где вам окажут первую помощь.

– У меня миссия от султана Абдул-Меджида к вашему командующему. Меня зовут Мехмет Решид-паша.

– Я сейчас же сообщу об этом, эфендим.

И он пошел к своей повозке. Тем временем ко мне подбежали двое и бережно уложили меня на носилки, а человек, сидевший в повозке, что-то бубнил в черную коробочку странного типа, прикрепленную чем-то вроде веревки к внутренности повозки. И – еще одно чудо – оттуда вдруг донесся другой голос.

– Эфендим, – сказал доктор, – генерал Хрулев посетит вас в госпитале в самое ближайшее время. А пока позвольте вас туда доставить. Вам может понадобиться операция.

Меня погрузили в повозку, и мы в сопровождении штабс-капитана поехали на запад. Когда меня вынесли, я увидел тех самых беглых лжеказаков, которых куда-то вели. Николас тоже вышел из повозки и подошел ко мне, и я вдруг понял, что если бы не он, то я уже был бы мертв.

– Господин штабс-капитан, – сказал я, – вы спасли мне жизнь. Я сделаю все, чтобы вас отблагодарить.

– Да не стоит, – покраснел тот. – Кстати, только что сообщили по рации: в роще нашли двоих убитых в турецкой форме и с белым флагом на пике.

Что такое «рация», я не знал, но мне сразу стало ясно, что моих парламентеров убили люди Каннинга. Но я не успел ничего сказать: из здания госпиталя выбежала какая-то девушка и закатила моему спасителю оплеуху, после чего начала орать на него. К моему удивлению, он покорно поплелся за ней.

– Это – медсестра, – смущенно улыбнулся доктор, пока меня несли на носилках в здание госпиталя. – Штабс-капитан был ранен при Алфатаре, и ему запрещено участвовать в боевых действиях.

– Да, но он спас меня, рискуя жизнью. И, если это будет угодно Аллаху, между нашими народами может воцариться мир. Да, но как посмела женщина поднять руку на мужчину?

– Для медперсонала ни то, ни другое не аргумент, эфендим… Тем более что она – его невеста.

«Не пойму этих русских, – подумал я. – Рискуют жизнью, чтобы спасти незнакомых людей, да еще из стана врага, а женщинам позволяют так с собой обращаться». Впрочем, я видел ее глаза, когда она дала ему пощечину, и понял, что я для своего спасителя готов на всё, но от этой «дочери шайтана», как таких женщин называют албанцы, я лучше буду держаться подальше.

26 (14) ноября 1854 года.

Париж, дворец Тюильри.

Наполеон IV, император Франции

В восемь часов утра Плон-Плон прибыл по приглашению императрицы Евгении, супруги его кузена, в ее апартаменты. Для этого ему пришлось всего лишь подняться по лестнице – Луи-Наполеон именно так велел оборудовать свои покои и покои императрицы. Как ни странно, отношения Наполеона-Жозефа и Евгении де Монтихо, несмотря на разницу в характерах, были, пожалуй, дружескими; да и сейчас, хоть разговор сначала и не клеился, через какое-то время она преодолела себя и спросила:

– Жозеф (именно так она его называла), что будет теперь со мной?

– Евгения, если хотите, можете остаться здесь, в ваших апартаментах. Или, если вам это предпочтительнее, можете отбыть куда угодно – например, в родную Испанию, либо туда, где объявится ваш супруг.

– Жозеф, вы же знаете, нас с ним объединяют – то есть объединяли – лишь государственные дела. Отпустите меня в Биарриц. Часть моей виллы, должно быть, уже достроена, и я могла бы на ней поселиться.

– Хорошо. А ваши апартаменты здесь, во дворце, я оставлю так, как есть, чтобы вы всегда могли в них вернуться.

– Даже если вы женитесь?

– Надеюсь, что моя супруга не захочет жить этажом выше меня. Да и нет у меня пока кандидатур.

По задумчивому взгляду, которым Евгения одарила Плон-Плона, тот вдруг понял, что она, возможно, решила сама попробовать его окрутить. Тем более что следующими словами ее были:

– Все-таки я, наверное, с вашего позволения, пока останусь в Париже. А когда достроят мою виллу…

– Как вам будет угодно, Евгения, – улыбнулся Наполеон, а про себя подумал: «Ну уж нет. Во-первых, муж у тебя пока еще имеется. Во-вторых, супруга, которая сторонится постели, мне не очень-то и нужна».

Поцеловав ее руку, Наполеон спустился на свой этаж. Если ее комнаты были скорее аскетическими, чем женственными, то императорская была апофеозом плебейского вкуса. Все в ней – и позолота на стенах, и богатейшее убранство, и многочисленные картинки даже не эротического, а порой и порнографического характера, – претило Плон-Плону. Он ничего не имел против изображения прекрасного обнаженного женского тела, но то, что в своих покоях развесил Луи, было слишком. По распоряжению императора, эти «произведения искусства» постепенно меняли на более целомудренные работы – и начали с Белого зала, в который он сейчас направлялся и который он решил приспособить для зала заседаний.

При Людовиках это был зал Телохранителей, и с тех пор в нем остались деревянная обшивка стен и плафон потолка с изображением греческих богинь, спускающихся с небес. Но кузен подвесил к нему огромную люстру, заслоняющую шедевр работы Николя Луара, а стены, как и везде, покрыл позолотой. Порнографию, к счастью, слуги успели заменить на конные портреты, висевшие здесь ранее. Вместо до неприличия мягких диванов, также расшитых золотом, теперь тут стояли простые и функциональные столы и стулья. Но все равно некий налет прошлого остался: в углу на сервировочных столиках стояли закуски на серебряных с позолотой блюдах и бутылки с дорогим вином, коньяком и ликерами, а рядом дежурили лакеи в вышитых все тем же золотом ливреях. Эх, насколько же все было проще на войне… Плон-Плон с огромным удовольствием променял бы всю эту мишуру на палатку, походный столик и незамысловатый обед, а вот нельзя. Что дозволено быку, не дозволено Юпитеру.