Читать книгу "Велесова ночь - Лариса Капелле"

Паоло любил повторять слова своего любимого Роджэра Бэкона: «Доказательство дает решение вопроса, но не дает уверенности, пока истинность решения не будет подтверждена опытом». Но как быть сейчас, доказательство было в ее руках, но оно могло оказаться ложным. И какой опыт мог подтвердить то, что она на правильном пути. Но доказательств у нее не было никаких. Единственная надежда – спровоцировать этого человека. Анна приготовилась ждать. Конечно, она прекрасно знала, что никто у нее этих доказательств не потребует. Княжеский суд был скор на расправу и предпочитал полагаться на Всевышнего, мол, тот на небе отделит невинных от виноватых. В конце концов, земная жизнь была всего лишь коротеньким предисловием к жизни небесной. Но для нее самой было важно не ошибиться и не отправить на дыбу невиновного. Та самая разборчивость в средствах, которая так раздражала Софью. Верховная боярыня приготовилась ждать. Хотя ожидание оказалось недолгим.

Стук в дверь заставил верную служанку подпрыгнуть на месте. На пороге появился вестовой дворца.

– Боярыню к Федору Курицыну требуют! Просят без промедления явиться!

– Что случилось? – попыталась узнать причину спешки Анна.

– Больше ничего говорить не велено, – повторил вестовой и исчез.

Анна, не мешкая, отправилась в приказную избу всесильного дьяка. Оказалось, дело на самом деле было срочным. Стражники, приставленные Дорогомиловым наблюдать за приказом Лыкова, доложили, что Иван Мельников собрался отъехать. Хотя на первый взгляд все было в порядке: помощник Михаила Степановича и на самом деле часто наведывался в три деревеньки, данные Лыковым в кормление.

– Ну что скажете, боярыня? Пускать или не пускать? – с напускным спокойствием поинтересовался Курицын, – не зря же вы настояли, что за столом Лыкова надо наблюдать в открытую. Получается, что Мельников, а вовсе не боярин, – наш человек. Не так ли?

– Он – тот, кого мы ищем.

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что именно он повинен в смерти Сицкого, – спокойно ответила Анна.

– А на что сослаться? Иван Мельников – человек вольный, и защитники у него при дворе найдутся. У вас есть против него доказательства?

– Думаю, что да, – одним быстрым движением она вытащила из поясной сумки свиток, развернула его и повернула в сторону Курицына. Тот бросил взгляд на написанное и усмехнулся одними глазами.

– Мои поздравления, боярыня, где вы это нашли?

– В письме Холмогорова своим благодетелям в Москву.

Курицын, отведя глаза в сторону, задумался на минуту, потом обратился к Дорогомилову, безмолвно ожидавшему приказа.

– Под любым предлогом приведите Мельникова ко мне на допрос! А если заупрямится или сбежать попытается, то силой приволоките.

Дорогомилов, безмолвно поклонившись, развернулся и исчез. В который раз Анна порадовалась тому, что приставил Курицын к ней такого надежного и расторопного помощника. Она уже привыкла к помощи пристава. Конечно, одной из задач Дорогомилова было следить и за ней, Анной. Но в данный момент ее это нисколько не смущало, а было очень даже кстати. Во всяком случае, ни о собственной безопасности, ни о сохранности своей верной Василисы она могла не беспокоиться. И днем, и ночью две, а то и три тени неотступно следовали за ними. Через некоторое время Дорогомилов вернулся за Анной. Не говоря ни слова и без особой радости она последовала за ним в пыточную Большого приказа.

Сумрачный свет еле пробивался сквозь крошечные оконца мрачного полуподвального помещения. Много слухов ходило про дворцовые подвалы, но никто их толком не видывал, только иногда доносились из темного чрева крики и стоны приведенных на вопрос. Конечно, подвалам Большого приказа было далеко до инквизиторских, но пыточное искусство потихоньку стало проникать и в Московскую Русь, и признания под пытками стали считаться почти равными чистосердечным. Анне всегда становилось не по себе, когда ей приходилось бывать в этих кошмарных местах. Никак не могла привыкнуть, вот и сейчас тело стало бить немилосерной дрожью, словно опасность угрожала ей самой. Неимоверным усилием воли остановила поднимавшуюся в душе панику и сосредоточилась на сидящем перед ней человеком. По несколько растрепанному виду Мельникова было заметно, что пришел он сюда не по своей воле и уговаривать пришлось его долго. Правый глаз затек, верхняя губа была разорвана и руки немилосердно скручены за спиной. Но самое удивительное, что при всем при этом он был спокоен. Ни один мускул на лице подъячего не дрогнул при виде верховной боярыни. Даже его приветствие было издевательским.

– Чем обязан такой чести, боярыня?

– Вы сами прекрасно знаете и избавьте меня от вашей иронии. Мне, поверьте, никакого удовольствия ни вас видеть, ни делать, что я обязана, не доставляет! Разговор у нас не будет долгим, Иван, – пообещала Анна.

Он усмехнулся в ответ. Его самообладанию можно было только удивиться. Сидящий перед ней человек знал, что на допрос в Кремль привели его под охраной не зря и что, скорее всего, дела его плохи, но держался по-прежнему самоуверенно и хладнокровно.

– Давно я себе вопросы о вас стала задавать, Иван. И никак на них ответить не могла. Вот, например, вы – человек семи пядей во лбу, Лыков без вас как без рук, да только никакой личной выгоды ни в чем не ищете, живете скромно, в дьяки не метите, не высовываетесь, не так ли?

Мельников молчал.

– Не хотите отвечать? На этот раз мне про горшок и овощи не рассказываете?! Кстати, думаю, не зря многие ваши выражения напоминают латинские. Не часто мне приходилось видеть московских подъячих, которым известна латынь.

– Я говорил на латыни?! Вы уверены? – не без сарказма спросил подъячий.

– Не пытайтесь меня поймать на слове, но латынь вы знаете, в этом я уверена, и к католической вере имеете прямое отношение, но об этом позже…

Мужчина снова замолчал, а Анна после небольшой фразы продолжила.

– Вот я и задала себе вопрос, правда ли, что Иван Мельников – скромный человек, довольствующийся малым и пекущийся исключительно о благополучии собственного начальника? Весьма похвально и очень по-христиански! Правда, потом я все-таки была вынуждена задать себе вопрос: раз Иван Мельников такой добрый и самоотверженный, почему тогда с московских купцов три шкуры дерет, а новгородским и псковским благоволит, хотя в конце концов в ваших бумагах значится, что вы из Пскова. Наверное, землякам благоволите, хотя новгородцы тут совсем ни при чем. Тут про комнату, которую на постоялом дворе снимаете, узнала. И Варвара в этой комнатке бывала. Человек вы холостой, зачем вам комнатка? От жены скрываться не надо, если полюбовницу захотели к себе привести. Видите, сколько вопросов, маленьких, конечно, ничтожных, но все-таки непонятных! Может ответите, удовлетворите мое любопытство?

Мельников угрюмо молчал, Дорогомилов застыл каменным изваянием в углу, из низких оконец доносился гомон толпы, скрежет телег, ржание лошадей.

– Не хотите, Иван, тогда придется мне речь держать. Вы мне сказали, что комнатка была вам нужна, чтобы мзду с купцов снимать. Конечно, вы ничем не рисковали, Лыков подтвердил бы ваши свидания с купцами, хоть и не дело это – с купцов плату снимать, да только никто бы вас не осудил. Если всех, у кого рыльце в пушку, к суду привлекать, все чиновное сословие перевести можно! Только комнатка эта была не только и не столько для купцов, а служила она, чтобы гостей разных встречать и от любопытных глаз ваши встречи прятать. Зачем вам лишние свидетели? А так никто толком не знает, кто во двор входит, кто выходит, народу много, за всеми не уследишь, а хозяину завсегда заплатить можно. А другого никого постоянного нет, а из поденщиков если кто-то на кого-то наткнется, то не всегда нужный вопрос себе задаст.