Читать книгу "Ретенция - Илья Мартынов"

– Да! – отрезает Тод.

– И как же? – со скепсисом спрашиваю я.

Все замолкают, даже ложки перестают звякать о тарелки.

– Во-первых, нас не так уж и мало. В регионах есть свои восстановители. И мы уже больше года готовим операцию «Ретенция».

– Сколько вас? – спрашиваю я.

– Десятки тысяч. Ещё год назад были лишь сотни.

– Хм…Тод, пойми меня правильно, – начинаю я. – Я лишь хочу понять, что реально можно сделать.

– Я знаю. Без тебя реально можно сделать немного. С тобой – значительно больше.

– И когда ты это понял?

– Когда узнал от Раварты, что ты сделал.

– Ну да, очень воодушевляюще. Спасибо за такой выпад добродушия в мою сторону.

– Это не выпад. Это шанс. Сперва я был зол, что боссом лаборатории назначили тебя, а сейчас вижу в этом огромную удачу. У тебя в руках скоро будет много информации, очень важной и нужной.

– Да какой информации, чёрт побери?! – не выдерживаю я. – Что ты всё загадками говоришь!

Несколько человек за столом вздрагивают. Ложка Абига вылетает из тарелки и со звоном скользит по столу.

– Да я сам не знаю. В этом ты и должен разобраться! Ясно одно – корпораты готовят новый вид оружия. Твои исследования станут ключевыми в его разработке. Это может быт всё что угодно – от суперумного дройда, управляемого силой мысли, до беспилотного подводного танка. Это ты и должен выяснить!

Я молча сижу, чувствуя себя совершенно потерянным, в длинной, тускло освещенной комнате, за одним столом с людьми, которых я едва знаю. Рядом почти никто не шевелится. Это лишь усиливает напряжение. Лишь Абиг тихонько тянется за ложкой, чтобы вернуть её обратно в тарелку.

– Ну хорошо… допустим… А что за операция эта ваша… «Ретенция»?

– Давай всё постепенно, хорошо? – примирительно улыбается Тод.

Поняв, что больше ничего интересного не будет, многие встают из-за стола и расходятся. Я запихиваю ноготь большого пальца между двумя передними верхними зубами и начинаю елозить им во рту. Сейчас моё сознание напоминает груду только что перестиранного белья: вытащить что-то цельное и важное не получается. Глядя в отражение светло-желтого квадрата лампы на ложке, я пытаюсь устаканить мысли, но тут Алекс вдруг начинает теребить меня за плечо.

– Чего? – быстро разворачиваясь, спрашиваю я (ну и безумный у меня, наверное, вид).

– Да… хотел спросить. Откуда ты столько знаешь про ГМО?

– Читали курс по генной инженерии… давно правда… забыл уже многое…

– А почему растения портят экосистему?

– Ну, потому что они могут вытеснять другие виды или они могут выделять вещества, которые убивают другие виды и даже целые семейства растений. Не специально – это может быть просто побочным продуктом.

– Аааа, – протягивает Алекс.

Мы сидим с Алексом, набросив на глаза пелену задумчивости. Нори уводит своего мужа. Он пытается сопротивляться, но потом сдаётся. Я не обращаю на это внимания.

Чьи-то руки опускаются мне на плечи. Прикосновение мягкое и расслабляющее.

– Мы идём? – я чувствую её горячее дыхание. Руки Раварты вновь возвращают меня к реальности, позволяя отвлечься от ненужных мыслей.

– Да, конечно.

Я встаю. Прощаюсь с Алексом. Абиг ушёл тренироваться. Тода нет поблизости, помещение почти пустое.

Мы с Равартой выходим из лагеря Плодородия, окунаясь в темноту позднего вечера. Острые рожки тонкого месяца царапают бледную тучу. Мы идём, взявшись за руки, как подростки-школьники. Мне так хорошо рядом с ней. Я сейчас не думаю о том, что совсем её не знаю. И мне даже неинтересно, сколько ещё секретов она хранит. В настоящем моменте есть только я и она. В мире нет зла и добра, он серый, возможно, даже более тёмный, чем светлый. Я лишь хочу, чтобы во мне оставался свет. Он и будет вести меня в этом мире. Ещё я хочу, чтобы между мной и Равартой свет никогда не гас, и пусть он проведёт нас через сумрак всего серого мира. Я украдкой смотрю на гордую осанку Раварты, и внутри всё радуется и ликует. Я окончательно влюбился.

Сегодня мы идём до дома пешком. Дорога занимает чуть более полутора часов, но я почти не замечаю усталости. Ожоги совсем не чувствуются, а усилившийся кровоток в разогретых голеностопах устранил болевые ощущения. Раварта предлагает сегодня остаться у неё, я не возражаю. Душ смывает солёный пот с моей шеи. Стараюсь не мочить ногу, чтобы не усугублять последствия ожога. Ещё бабушка научила меня, что вода не идёт на пользу обожжённой коже. Раварта отправляется в ванную после меня.

Сладкий аромат цветов, о названии которых я всё забываю её спросить, проникает в нос, растворяясь внутри меня. Мой взгляд невольно натыкаются на самодовольную ящерицу. Глаза Леопольда превратились в щёлочки. Когда я подхожу ближе к небольшому стеклянному аквариуму, игуана приоткрывает один глаз, одаривает меня надменным взором и вновь смыкает полукруглые веки. О чём он думает, когда смотрит на людей? Что ему снится по ночам? На курсе общей теории сна нам рассказывали, что рептилии могут видеть сны, не такие, конечно, как у человека, но всё же динамичные и, вероятно, по-своему интересные.

Я любуюсь дремлющей ящерицей, пытаясь на глаз определить ее размер. Сон давит мне на голову, делая её тяжёлой. Я хочу дождаться Раварты, поэтому заставляю себя побороть сонливость. Через несколько минут входит Раварта. Её веки прикрыты, она тоже устала. Мы позволяем белым простыням, пропитанным цветочным ароматом, принять нас в свои объятия.

Мы лежим с ней спина к спине. Я чувствую, как с каждым вдохом ее ребра легонько упираются в мой позвоночник. Она дышит часто, но старается не выдавать волнения. Какое-то время она молчит, я не решаюсь спросить её о событиях сегодняшнего дня.

– Тоду было девять, когда родилась я, – внезапно заговаривает она. – Мать скончалась от какой-то болезни, когда мне исполнилось четыре. Мы жили в Вейросе, это один из самых северных городков Аридафии. Там было совсем туго с медициной. Её не сумели спасти, хотя и можно было. Точнее, я уверена, что можно было. Отец с горя запил. Тод взял на себя роль опекуна, если так можно сказать. Из-за его вспыльчивого характера мне часто доставалось. Да что там… и отец иногда выписывал мне пригоршню подзатыльников. Временами я получала за дело, но чаще всего просто так. Особенно когда отец был совсем пьян. Он кричал, чтоб я убиралась с его глаз. Я шла в угол дальней комнаты и плакала у батареи. Я клала руку на батарею, она была тёплая, почти такая же, как рука мамы. Я представляла, как говорю с ней, живой. Едва слышно или про себя рассказывала ей о том, как пьёт папа и как ведёт себя брат, рассказывала, за что мне влетело, но никогда не жаловалась. Потому что не хотела тревожить её. Мне было достаточно лишь ощущения чего-то тёплого. Тепло батареи заменяло мне тепло маминых рук.

Раварта лежит отвернувшись, но я замечаю, как дрогнул её голос. По её щеке должна катиться слеза, но вряд ли Раварта это покажет. Она слишком стойкая. Я разворачиваюсь к Раварте и упираюсь носом в её затылок. Она едва заметно вздрагивает. Неужели она ко мне ещё не привыкла?