Читать книгу "Я медленно открыла эту дверь - Олег Дорман"

В студии, которой до меня руководил В. Соловьев, сложился дружный и по-настоящему творческий коллектив: М. Кваснецкая, Г. Сенчакова, Е. Котова (бывший завлит «Современника» в лучшие его годы). Самым ярким и интересным был Александр Свободин – критик и драматург. Еще один человек, за знакомство с которым я благословляю судьбу.

У него не было никаких ярких особенностей – ни запоминающейся внешности, ни блистательной говорливости. Но это был настоящий русский интеллигент. Именно русский, хоть он и был евреем.

Написала это и сама на себя разозлилась. Какая разница – еврей, русский, грузин, украинец. Русская интеллигенция – общее понятие. Не берусь его расшифровать, хотя очень чувствую. Не просто человек умственного труда, а человек, приобщенный к культуре всем своим существом. Тонкий, одухотворенный, в чем-то, может быть, слабый, но наделенный силой особого восприятия мира. …Нет, остановлюсь. Ничего не получается.

Короче, Саша Свободин, как мы его между собой звали, был человек необыкновенный. Когда он начинал говорить, все замолкали, и на лицах появлялось выражение какого-то особого внимания и даже просветления.

Он бывал и уклончив, и празднословен. У него было достаточно своих слабостей, как у всех нас. Но в главном, в решающем – всегда точен, глубок и прозорлив. Когда мне нужно было принять решение в сложных ситуациях, которых хватало с избытком, я всегда советовалась с ним. И если даже не соглашалась до конца, всё равно учитывала его мнение, вдумывалась в сказанное им.

У Саши было очень плохо с глазами. С детства носил очки с толстенными стеклами. Однажды он оказался в заграничной командировке со знаменитым офтальмологом Федоровым. Кажется, в Англии, в каком-то небольшом городе. Они подружились. Общались, гуляли. Федоров пытливо поглядывал на Сашу и вдруг попросил – снимите очки. Тот снял, всё мгновенно расплылось перед ним, он растерянно замигал. Федоров надел лупу, долго вглядывался в его глаза. Потом сказал: «Кажется, я смогу вам помочь. Вернемся в Москву, позвоните. Вот телефон».

Но Саша не стал звонить. Не верил, что беда, сопровождавшая всю его жизнь, может быть исправлена. Да и привык, наверное.

И вдруг ему позвонила секретарь Федорова, назначила время, просила приехать. Тут уж он не смог отказать. Это было бы невежливо и нечестно.

Сашу осмотрели на новейшей аппаратуре. Федоров проконсультировался с коллегами. Назначили операцию.

Когда через несколько дней Саше сняли повязку, он испытал настоящий шок. Он всё видел без очков и видел так отчетливо, что было больно глазам. Потом постепенно освоился.

Федоров посоветовал ему купить очки с простыми стеклами, потому что лицо за много лет привыкло и как бы сформировалось под очки.

Это было просто счастье.

К сожалению, Саше недолго пришлось радоваться. Вскоре его не стало. Упал в метро и умер. Кто знает, может, такая перестройка организма вредна в немолодом возрасте. А может, просто случайное совпадение. Мне было очень горько потерять его, хотя мы уже не работали вместе и редко встречались.

Удивительное это было место, Сценарная студия. Атмосфера почти домашняя. Собирались вместе пить чай, подолгу разговаривали, делились воспоминаниями и переживаниями. Тогда это меня немного злило. Я привыкла к более деловой обстановке. А сейчас тоска поднимается в душе, как вспомню. Сегодня, мне кажется, люди разговаривают, но не беседуют. Мало кто приоткрывает душу. А может, я просто из другого времени, и сегодняшний день для меня загадочен и чужд.

Во всяком случае, сценаристы, да и режиссеры иногда заходили к нам просто поговорить. Поделиться впечатлениями и планами. Ведь кинодраматург, в сущности, довольно одинокий и напряженный человек. Он не просто изливает в творчестве душу и раздумья, как писатель (хороший, конечно), – он работает на других, на тех, кто будет воплощать его творения.

Да простят меня мои друзья сценаристы, среди которых прошла почти вся моя жизнь, но я всегда в глубине души мечтала, чтобы самые талантливые из них писали прозу. Но почти все они уже не могли этого сделать. Действия, действия, действия. Суховатый стиль записи, работа на публику.

Пожалуй, один Борис Васильев сумел преодолеть эту ограниченность и стал из посредственного драматурга большим писателем, которого потом экранизировали, рвали друг у друга из рук.

66

Я проработала на Сценарной студии почти пять лет, содержательных и счастливых, и ушла по собственному желанию, но в результате ссоры с министром Ермашом. О которой он, вероятно, и не подозревал.

Когда меня назначали директором, Ермаш сказал: «Присмотритесь к своему заместителю. Нам он кажется мало подходящим для этой роли».

Я присматривалась довольно долго, хотя и быстро поняла, что в моем деле он слабый помощник. Заместитель заведовал финансовой частью, в которой я мало что понимала. Человек был неплохой, доброжелательный, но вялый и неинициативный. Я тянула, сколько могла, потому что очень не любила ломать жизнь людям. И все-таки наступил момент, когда я решилась. Я познакомилась с одним организатором производства, ушедшим с «Ленфильма» и переехавшим в Москву, который мне показался очень деловым, собранным и энергичным. Да я и слышала о нем много хорошего. Нарочно не называю фамилий, чтобы не задеть этих людей, пусть из далекого прошлого.

Я пошла на прием к Ермашу, изложила свои соображения и намерения. Он благосклонно выслушал и обещал найти для моего зама хорошее место – и обещание, надо отметить, выполнил. Я ушла успокоенная. Поговорила с замом, объяснила, почему мне трудно с ним работать. Он, конечно, был огорчен и обижен, но смирился.

Через некоторое время мы получили приказ о его переводе на студию Горького и назначении нового заместителя. Но вовсе не того, которого я просила, а человека, который работал в Госкино и был известен как ретроград, подхалим и просто плохой человек.

Меня поразило, что Ермаш даже не посоветовался со мной, не поставил в известность.

И я решила, что уйду со Студии. Только нужно найти новое место. Некоторое время, пока искала, я проработала с новым замом и удостоверилась, что нам не по пути.

В конце концов договорилась с ректором ВГИКа, где уже несколько лет преподавала по совместительству, что меня возьмут в штат, и подала заявление об уходе.

Приказ о моем освобождении был подписан в тот же день. Меня потрясло, что министр меня не вызвал, не поговорил со мной. Мне казалось, у нас нормальные отношения. Он много раз говорил и мне, и публично, что доволен моей работой. Но мне объяснили знающие люди, что я давно уже попала в разряд руководящих работников, а оттуда «по собственному» (т. е. «по собственному желанию», такая была формулировка при добровольном увольнении) не уходят. Или повышают, или переводят. И моё заявление было воспринято как вызов.

Кстати, приказ потом изменили. Ермашу объяснили, что я должна прежде кому-то сдать дела. Поэтому увольнение отложили на две недели. За это время я ввела в курс дела заместителя – нового директора пока не нашли.