Читать книгу "Остаться в живых. Прицельная дальность - Ян Валетов"

Снизу раздавался заливистый женский смех, плеск воды и громкое фырканье — словно у водопоя резвились вспотевшие лошади.

— Володя, — позвала одна из наяд, по голосу, кажется, Инга. — Иди к нам! Вода такая теплая!

— Если ты надеешься, что я тебя ударю, то зря! — процедил Олег сквозь зубы и в голосе его сквозило воистину бесконечное презрение. — При них не стану. А твое, Володя, предложение, приму. Да, пожалуй, я возьму Ингу. Потому, что она не похожа на тебя! — пояснил он Изотовой.

— Вот и ладненько, и определились, — обрадовался Кущ. — А то я все думаю… Ну не хорошо это, когда треугольник. Неправильно, когда друзья из-за бабы расходятся.

— И я за тебя рада, — язвительно сказала Ленка мужу и подмигнула. — Много мяса — это хорошо. По крайней мере не замерзнешь…

— Ну да, — отозвался Ельцов. — Точнее не скажешь. С тобой-то не согреешься. Ни душой, ни телом…

Изотова оскалилась, и глаза у нее помертвели.

«Пришла пора менять костыль, — неожиданно холодно подумал Пименов. — Желающих просим стать в очередь».

— Может быть, лучше о деле? — спросил он, желая направить разговор в другое русло.

Он услышал, как Ленка медленно, со свистом выпустила воздух сквозь сцепленные зубы.

— Давайте о деле! — легко согласился Владимир Анатольевич и закурил, небрежно опершись о полуприкрытую дверь в кают-компанию. — Сейф, как я понял, вы нашли? Осталось только вытащить его наверх.

— Он в каюте, — пояснил Пименов. — И как его вытащить мы пока не знаем.

Изотова и Ельцов продолжали смотреть друг на друга.

— Большой? — спросил Кущ.

— Не очень.

— Через иллюминатор не пробовал?

— Ни через что пока не пробовал, только сегодня нашли.

— Значит, я вовремя!

— Как всегда, — ухмыльнулся Губатый. — Но было бы лучше, если бы ты подъехал к дележке.

— Брось! С деньгами надо расставаться легко!

— Я смотрю, ты любишь Остапа?

— Какого такого Остапа? — неподдельно удивился Владимир Анатольевич. — Я таких не знаю? Это кто?

— Не парься, — сказал Пименов. — Так, один мой знакомый. Тоже так говорил.

— Умный, видать, мужик!

— Есть маленько, — согласился Губатый. — Ленка, Олег, кончайте играть в гляделки…

Изотова фыркнула зло и, резко развернувшись, ушла на бак.

Кущенко, глядя на падающее в лиловое море солнце, широко зевнул.

— В общем, так, — протянул он. — Подведем итоги оперативки. Плана у нас нет. Так?

Пименов пожал плечами. Ельцов смотрел в спину уходящей Изотовой с тоской раненого.

— Что у нас есть? — спросил Кущ сам у себя. — Есть сейф, есть водолазы и есть две лебедки — у тебя на корыте и на «Ласточке». Мысль понял? Ты вообще как собирался все это хозяйство наверх поднимать?

— У меня есть надувные понтоны.

— У водолазов спер?

— Почему спер, купил… — обиделся Губатый.

— А они сперли, — констатировал Кущенко. — У военных. Скупка краденого получается! Ладно, я не об этом. Ты хочешь протащить их по коридору?

— Было бы неплохо, да трапы завалены.

— Ёксель-моксель! А на месте вскрыть?

Пименов покачал головой.

— Завтра я посмотрю на завалы в коридоре. Если вся проблема в трапе, постараемся завести на него концы и выдрать с корнем. У тебя сколько сил моторы?

— Четыреста, — сказал Владимир Анатольевич с нескрываемой гордостью. — Выдернем, как больной зуб!

— Володя! — томно позвала снизу Марго. — Ну, что же ты? Вода, как молоко!

Во всех широтах ночь приходит по-разному.

На севере ночь крадется осторожной поступью дворовой кошки, скрадывая краски, выделяя звуки, которых никогда не услышишь днем, накрывая все вокруг плотным, как ночные туманы, серо-черным одеялом. Северная ночь стерильна, как евнух, и бурление человеческих страстей — это бунт против ее прохладного дыхания.

Ночь на юге рушится на мир, как атакующий коршун, вметнув черные бархатные крылья. Эта ночь прозрачна и непроницаемо темна одновременно. В ней горят стразами мириады звезд, и луна над побережьем — не матовый бледный шар, а огромный диск с причудливым рисунком на нем — волнующий, манящий и небезопасный. Она скрывает лица и тела в густой тени и безжалостно обнажает секунду спустя, как раз в тот момент, когда меньше всего этого ожидаешь.

Тьма полна влаги, солоноватой, живой и теплой, как соки женского тела, как капли пота, стекающие по разогретой дневным солнцем коже, как взвесь из испарений моря, медленно оседающая на камни, неостывшие доски палубы и обращенные к бесконечно глубокому небу лица…

А звуки и запахи… О, эти звуки и запахи южной ночи — природный афродизиак, толкающий на безумства самых расчетливых! Пульсирующий стрекот цикад, запах разогретой солнцем пихтовой смолы, смешанный с прохладным дыханием моря и горчинкой цветочного аромата. Вскрики ночных птиц, шелест волны, сладострастно трущейся пенным животиком о галечный берег. И шорох длинных сосновых игл, летящий с обрыва на грани слышимости, — шепот нависших над морем деревьев…

«Ласточка» стояла на якорях почти в полукабельтове от «Тайны», с потушенными огнями: мерцающие зеленым и красным ходовые можно было в расчет не принимать. И шум на ней уже затих — веселая компания из оруженосцев и Ельцова с Кущенко утихомирилась, вдоволь наигравшись.

Пименов с Ленкой лежали на корме совершенно голые, подставив лица и тела лунному свету. Ленка курила, забросив руку за голову, а Пименов, опершись плечами на переборку, смотрел, как тают облачка дыма под дыханием ночного бриза.

И еще — он смотрел на нее.

Луна была милосердна к Изотовой, скрывая следы беспощадного времени, прошедшегося по ее лицу и телу кистью реалиста. Тени сделали ее черты резче, но сгладили морщинки на коже, перечеркнув прошедшие годы с легкостью, но, увы, только до рассвета. Но до него еще оставалось несколько часов.

В эту минуту Леха видел ее почти такой, как в ту ночь на озере, в лодке, скользящей по темной глянцевой воде, — влажной, горячей, бездумно и щедро отдающей себя ради минутной судороги и любопытства. Не по любви, а скорее от скуки и желания бросить еще одну монетку в копилку опыта, превращающую девушку в женщину.

Леха пробежал взглядом по Ленкиному животу, груди, губам, в которых мерцала наполовину выкуренная сигарета…

Вместо глаз была тень. Густая, совершенно непроницаемая, залившая глазницы, словно чернилами. Их выражения было не рассмотреть, но он догадывался, что они сверлят ночную мглу, именно сверлят — целеустремленно и жестко.

Девушку в женщину, женщину в стерву, стерву в… Как там сказал Ельцов? Самке богомола совершенно все равно, сколько самцов ей придется сожрать для достижения цели? Вот она лежит, казалось бы, совершенно беззащитная в своей обнаженности, тонкокостная, изящная, но не хрупкая — эти недели согнали с нее городской жирок, и мышцы проступили под загорелой кожей, рельефные и упругие. Словно вода, солнце и секс вытопили из нее все лишнее, оставив лишь то, что нужно, чтобы получить свое.