Читать книгу "Страшный человек - Сергей Протасов"

Тем не менее, преступление можно считать раскрытым. Токарев позвонил полковнику и доложил о результатах. Получил поздравления и благодарность. Но радости или облегчения не испытал. Очень много всего оставалось неясным. Кто убил Тимошина и Волкова, как это связано с Москвой? Связано ли? Как поступить с Титовым? Много вопросов. В самоубийства Николай Иванович не верил. Кроме того, Котляр поделился информацией, полученной из Москвы: сообщили, что, оказывается, Семигин уже неделю ни в какой командировке не числится, наоборот, его разыскивали на фирме, отчаялись, объявили за прогул замечание, потом выговор, и на сегодняшний момент Семигин в торговом доме не работает, уволен по статье, о чем ему на адрес, указанный в личном деле, отправлено официальное извещение и приглашение за расчетом. Слабая ниточка оборвана, и непонятно, где искать убийцу, тем более, если он добрался до Москвы.

Токарев чувствовал себя истощенным и морально, и физически, душевное опустошение превращалось в безразличие и отрешенность. Приходящего после завершения расследования удовлетворения не было. Напротив, проросло острое недовольство собой, воспаленное раздражение работой отдела, несовершенством мира и всем, что только попадалось на глаза. Ему казалось, что сейчас он встретится с мертвым, но еще живым Волковым, которому невозможно смотреть в глаза и на вопросы которого ему нечего будет ответить. Оборвалась его связь с несчастной дочерью, больше не будет его науки, не прозвучат больше его нелепые, смешные колкости.

Хотелось все бросить и уехать, наконец, в плановый отпуск к Черному морю.

***

В СИЗО он доехал к девяти вечера. Из руководства его встречал только начальник оперчасти, чьи бесцветные заплывшие глаза не обещали ни версий, ни объяснений. Тело Волкова перевезли к тому моменту в морг третьей городской больницы. Воображаемый диалог не состоится.

В кабинете начальника, в пятне света, источаемого винтажной, времен ГПУ, настольной лампой, Токарев сидел над пачкой документов. Он медленно читал и откладывал в сторону акты, объяснительные, рапорты и смазанные черно-белые фото, распечатанные на принтере.

Картина вырисовывалась следующая. Очевидно, пьяный Волков сидел на унитазе, над которым вскрыл себе вены куском стекла. Чтобы кровь не свернулась, он держал руки в висящей рядом раковине, под струйкой воды, там же лежало и само стекло. Потом, видимо, Олег Львович потерял сознание и сполз со своего пьедестала на пол, завалился на правый бок и принял смерть в таком положении от потери крови. Вокруг унитаза и под телом обнаружено небольшое количество рвотных масс и пятен крови. Никаких следов насилия на теле не отмечено, нет и следов борьбы в камере, за исключением разбитой водочной бутылки. Происхождение водки неизвестно, однако сама по себе водка в камерах не редкость. Администрация не гнушается дополнительным заработком, но надзирать за законностью в СИЗО — дело прокуратуры.

На столе обнаружены кружка с остатками водки, несколько религиозных книг, блокнот со схемами приборов и формулами, скомканная предсмертная записка, криво наточенный карандаш. На единственной полке стояли банка с кофе, пачка с чаем и пачка сахара. Ничего лишнего, как у святого отшельника.

Записка гласила: «От показаний отказываюсь. Не могу больше терпеть позор и несправедливость. Из-за меня убили друзей. Ухожу из жизни добровольно».

Открытые, огромные глаза Волкова и умиротворенная полуулыбка страшно глядели с фотографий, как напоминание всем живущим о собственном ничтожестве.

«В темной, вонючей камере СИЗО закончилась яркая, полная открытий и свершений, жизнь талантливого ученого, автора многочисленных патентов и научных статей, доктора химических наук, профессора, академика Академии естествознания Олега Львовича Волкова, — пронеслось в голове Токарева. — Вечная память! Как все глупо и подло получилось, уважаемые господа! Жаль человека. Дочь-инвалид осталась, — загрустил он. — Матери не нужна. Он души в ней не чаял, а вот взял и помер. Зачем? Ведь мог бы жить, дальше заниматься наукой и дочкой. Подождал бы несколько часов и вышел отсюда. Мог быть и счастлив. Нечисто тут всё, разбираться надо». Он взял в руки записку.

— Что-то здесь не так. Странная записка, будто диктовал ему кто-то, — шептал он себе под нос. — Надо на экспертизу отдать. Что же ты, Олег Львович, удумал, дурачок, куда торопился?

Токарев закрыл глаза и увидел лицо живого Волкова, тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Из объяснений администрации СИЗО следовало, что никто в камеру Волкова не заходил с двадцати трех до шести утра. В одиночку же арестанта перевели в связи с тем, что сокамерники, среди которых есть и уголовники, заподозрили того в изнасиловании. То есть мог произойти самосуд в соответствии с их понятиями. Чтобы предотвратить насилие, Волкова и перевели. Это во-первых, а во-вторых, закон запрещает содержать в одном месте обвиняемых и осужденных.

Наблюдение за обвиняемым, через глазок, проводилось в двадцать четыре часа, в два ночи и четыре утра. Без нарушений, всё отмечено в журнале. Смерть наступила в период с четырех до пяти утра.

Следователь захлопнул папку с документами и уперся неподвижным взглядом в стену. Невыносимая тоска согнула его плечи, тошнота подкатила к горлу. Конечно, Волков не был виноват в смерти Безроднова, конечно, его не следовало задерживать и помещать в СИЗО. Проклятый Титов придумал и реализовал свою гнусную, бессмысленную схему, в результате которой умер безвредный, безвинный человек.

В довершение ко всему та смена, в период дежурства которой умер Волков, уже сменилась, и поговорить не с кем. Начальник оперчасти, как и предполагалось, ничего более пояснить не смог, кивая на папку с бумагами как на источник исчерпывающей информации. Камеру уже убрали, площадей катастрофически не хватает, и там теперь поселили другого арестанта.

Расчувствовавшийся Токарев решил съездить в морг, лично осмотреть тело, но по пути передумал. «Патологоанатома наверняка уже в больнице нет, придется искать дежурного, потом ключи, потом рыться в картотеке и искать тело. Ладно, все равно надо дать команду перевезти тело в судебно-медицинский морг, там и посмотрим. Отложим удовольствие на другое время».

6

Короткая неделя незаметно заканчивалась. В пятницу Николай Иванович и Зайцев плотно сидели в кабинете, готовя закрывающие документы. Материалы следовало передавать прокурору, а потом в суд. Над бумагами работали все, имеющие отношение к этому делу. Писанина накрыла отдел волной, погребла под собой все положительные эмоции, связанные с раскрытием, с ожиданиями премий и наград.

Еще с утра коллеги договорились после работы заглянуть в кафе «Марсель» к знакомому ассирийцу, отдохнуть и отметить окончание рабочей недели. Как бы там ни было, но следствие закончено, теперь пусть другие работают, разыскивают Семигина, объявленного во всероссийский розыск. Звонки из Москвы прекратились, начальство довольно, сроки выполнены. А остальное? Потом, по ходу дела и остальное подгребется.

Версия о самоубийстве Волкова получила неожиданное и убедительное подтверждение. Пришла экспертиза содержимого ЖКТ, прозекторы называют это «вкусняшки». Из заключения следует, что помимо водки Волков принимал амфитамин, аналогичный по составу тому, который еще недавно распространялся на дискотеках и в общежитиях города, идентичный по составу средству, найденному в организме чернокожего Сагессе, влюбленного студента из Конго. При соединении с большим количеством алкоголя препарат вызывает сильнейшие галлюцинации, так что Волков под их воздействием вполне мог и сам на себя руки наложить. Другой вопрос, откуда он в застенках достал зелье? По данному вопросу можно начать расследование, а можно и не начинать. Более интересный вопрос — как после месячного полного отсутствия наркотика в городе он снова появился? Причем не только в организме профессора, но и на улицах. Зафиксирован случай продажи таблеток из новой партии. Где-то снова открылось производство.