Читать книгу "Отродье ночи [= Шорохи ] - Дин Кунц"

Чтобы избежать прямого ответа, она попыталась продолжить разговор в шутливом тоне.

— Никогда не отпустишь меня?

— Никогда.

— Странно, как? Ты будешь работать, не выпуская меня из объятий?

Он пытливо смотрел ей в глаза, не зная, поняла ли она его ожидание. В отчаянии Хилари сказала:

— Не торопи меня, Тони. Мне нужно время. Немного подумать.

— Хорошо, я буду ждать.

— Сейчас я очень счастлива, мне не хочется думать ни о чем серьезном. Сегодня я буду глупой и веселой.

— Я тоже.

— О чем поговорим?

— Мне интересно все о тебе.

— Но это серьезная тема.

— Тогда вот что. Ты будешь наполовину серьезной, а я наполовину глупым. Мы дополним друг друга.

— Хорошо. Первый вопрос.

— Что ты больше всего любишь на завтрак?

— Кукурузные хлопья, — ответила она.

— На обед?

— Кукурузные хлопья.

— На ужин?

— Кукурузные хлопья.

— Минутку.

— Что такое?

— Первый ответ был честный. А потом ты дважды меня обманула.

— Я, правда, люблю хлопья, — сказала Хилари.

— За тобой два честных ответа.

— Давай.

— Где ты родилась?

— В Чикаго.

— Выросла там же?

— Да.

— Родители?

— Я не знаю своих родителей. Меня нашли в яйце. Утином яйце. Чудесное рождение. Не может быть, чтобы ты об этом не читал. В Чикаго еще есть католическая церковь, названная в честь божественного чуда. Божья Матерь Утиного Яйца.

— Очень глупо.

— Спасибо.

— Родители? — повторил он.

— Так не честно. Ты два раза задаешь один и тот же вопрос.

— Кто говорит?

— Я. — Это очень страшно?

— Что?

— То, что сделали твои родители?

Она попыталась перевести разговор в шутливый тон.

— Откуда ты взял, что они сделали нечто страшное?

— Я несколько раз задавал тебе вопросы. О прошлой жизни, о детстве. Ты постоянно уходишь от ответа. Тонко умалчиваешь то, о чем не хочется говорить. Ты думаешь, я не замечаю?

Он пристально смотрел ей в глаза пронизывающим взглядом. Хилари не выдержала, ей стало страшно.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть его испытывающего взора.

— Скажи мне.

— Они были алкоголики.

— Оба?

— Да.

— Злые?

— Да.

— Жестоки?

— Да.

— И?

— Не хочется вспоминать сейчас об этом.

— Может, тебе легче станет?

— Нет, пожалуйста, Тони, мне так хорошо. Если ты заставишь говорить о... них... тогда все исчезнет. У нас такая прекрасная ночь. Не будем ее портить.

— Рано или поздно я хочу все узнать.

— Хорошо, но не сегодня. Он вздохнул.

— Ладно. Тогда... Кто твой любимый киноактер.

— Лягушонок Кермит.

— А кто любимый герой из людей?

— Лягушонок Кермит, — ответила Хилари.

— Я спросил о человеке.

— Мне он кажется самым человечным из всех киногероев.

— Прекрасно. А шрам?

— Разве у Кермита есть шрам?

— Я говорю о твоем шраме.

— Я противна из-за него? — спросила Хилари, подавляя волнение.

— Нет. Ты кажешься еще прекраснее.

— Правда?

— Конечно.

* * *

В полночь они пошли на кухню и поужинали сыром, оставшимся с обеда цыпленком, запивая его холодным белым вином. Они смеялись, кормили друг друга, как маленьких детей, потом вернулись в спальню.

Тони и Хилари были как юные любовники, молодые цветущие тела которых жаждали любви и чувственность искала выхода. Наслаждаясь друг другом, они ощущали не только физическое удовольствие, но и нечто большее. Так для Хилари эта любовь стала священнодейством, в процессе которого она изгоняла мучившие ее страхи. Она отдалась полностью и без остатка другому человеку, неделю назад Хилари и подумать о таком не могла. Она забыла гордость и неприступность, подавляя себя, предлагая себя, рискуя быть униженной и отвергнутой, имея хрупкую надежду на ответное чувство. Тони ощущал ее беспокойство и понял все без слов. Хилари не могла сказать о любви вслух, словами, но то же она выражала в постели, когда полностью отдавалась любимому, всем существом.

Ненависть к Эрлу и Эмме усилилась в ее душе, так как Хилари поняла, что это из-за них ей так трудно теперь признаваться в любви. Она не знала, что нужно сделать, чтобы спали оковы, которые родители наложили на нее.

В половине первого Хилари сказала:

— Мне пора домой.

— Останься.

— Ты хочешь еще?

— О, нет, я выпотрошен. Я хочу, чтобы ты осталась, и мы уснули.

— Если я останусь, мы не уснем.

— Ты хочешь еще?

— К сожалению, дорогой, нет. Но сегодня у меня, кстати, как и у тебя, дела. Мы возбуждены и слишком счастливы, чтобы успокоиться, находясь рядом.

— Хорошо, — сказал он, — в дальнейшем мы успокоимся. Я хотел сказать, впереди у нас много ночей, правда?

— Много-много. Когда любовь уйдет, мы привыкнем друг к другу. Я буду ложиться спать в бигуди...

— А я буду курить в постели и смотреть телевизор.

— Бр-р-р.

— Конечно, пройдет некоторое время, пока чувство потеряет свежесть.

— Совсем немного времени.

— Лет пятьдесят.

— Или шестьдесят.

Им не хотелось расставаться, но Хилари пересилила себя, поднялась и оделась.

Тони надел джинсы и рубашку.

Проходя по гостиной, Хилари остановилась и, взглянув на одну из картин, сказала:

— Я хочу взять несколько лучших работ и показать их Стивенсу на Беверли-Хиллз.

— Он не возьмет их.

— Я хочу попробовать.

— Это одна из лучших галерей.

— Зачем начинать с плохих?

Он пристально смотрел на нее и думал о чем-то.

Наконец, Тони сказал:

— Может, я брошусь.