Читать книгу "Старая кровь - Карина Хэлли"

Я продолжала игнорировать его, и он начал плеваться мне в волосы шариками бумаги. И я потом нашла их в волосах, кстати. А потом мальчик сдался и ушел из класса, за ним тянулся след сияющей крови. Я смотрела на учителя, чтобы понять, видел ли он это. Он лишь поежился, когда мальчик прошел мимо него, но даже не моргнул, когда дверь открылась, и он ушел.

Такие случаи происходили постоянно, я игнорировала их. Я не знала, что они хотели, но при людях спрашивать не стоило. Я не хотела прослыть безумной дочерью священника.

Я все время думала о театре. Я вступила в театральный кружок, они хотели поставить «Сон в летнюю ночь» к концу года. Своим упорством я добилась роли Елены, а Става получил роль Деметрия. Тогда нам было шестнадцать, он вырос красивым юношей, что я не замечала, пока не оказалась в пьесе с ним. Я замечала, конечно, как девушки моего возраста пускают слюни при виде него, но для меня он всегда был соседом и самым близким другом.

Все изменилось, когда мы решили прогуляться после школы и обсудить пьесу. Мы держались вдали от леса, как обычно, и шагали вдоль края озера, пока не повернули к холмам ржи, покачивающейся на ветру.

В октябре было холодно, но сильное солнце грело мою кожу, которая не была укутана шерстяной одеждой. Небо было просторным, как купол, и невероятно голубым, контрастировало с желтыми полями, как флаг страны.

— Пиппа, — сказал тихо Става, хмурясь. Я замерла и посмотрела на него, было непривычно видеть его таким мрачным.

Он взял меня за руку и крепко сжал. Мои губы приоткрылись, я тихо выдохнула, не зная, что происходит. Мы репетировали?

— Нам нужно быть юными возлюбленными, — продолжил Става. Я кивнула. В его глазах был страх и что-то еще, чего я раньше не видела. Я никогда не видела желание у мужчин. Это отличалось от взглядов, которые на него бросали девушки.

— Да. Для пьесы, — сказала я ему.

Он чуть прищурился, но лениво улыбнулся.

— Да. Для пьесы.

— Нервничаешь? — спросила я. Сама вдруг занервничала. Я перевела взгляд с его странного выражения на длинные пальцы, обхватившие мои.

— Очень, — прошептал он. Я не поднимала взгляд. Наши отношения, как между лучшими друзьями, делившимися всем, которым было уютно друг с другом, изменились. Мне не нравилось нервничать из-за Ставы, и я не хотела, чтобы он нервничал из-за меня. — Мы сыграем. Мы же актеры, — тихо сказала я. Я перевела взгляд с наших ладоней на желтую траву у своих ног.

— Нам не придется, — сказал он, другая его ладонь оказалась под моим подбородком, приподняла мою голову, чтобы я смотрела ему в глаза. Я не успела понять, что происходит, а его губы оказались на моих. Было непросто, у нас обоих это был первый поцелуй. Наши зубы стукнулись, его нос неудобно прижался к моей щеке.

Я хотела бы сказать, что поцелуи потом стали лучше. Но нет. Так все и было. Я не возражала. О, я не была против, когда Става целовал меня или касался. Но у меня не было таких чувств, как у него. У меня не было влюбленных глаз и похоти, которая была у него на лице.

И я ничего не ощутила в первый раз, когда мы занялись любовью. Именно занялись любовью, потому что я всем сердцем любила Ставу, но другой любовью. Как брата. И хотя отец вбивал, что секс неправилен, я нарушила правила и решила лечь со Ставой на сеновале ароматной летней ночью. Я надеялась, что так у меня изменятся чувства к нему, что в своей семнадцатилетней душе я пробужу сексуальность.

А все закончилось пробуждением тела.

Я забеременела.

Я поняла это, когда не начался менструальный цикл, а потом мне было плохо. Я не говорила родителям, зная, что они подумают. Я не сказала Ставе. Не было смысла.

Я хотела детей. Но я многое хотела успеть до этого. Хотела пожить. Хотела расправить крылья и улететь из этого мертвого места. Я хотела переехать в Стокгольм и попробовать жизнь в городе. Я хотела стать актрисой, сыграть в значимом месте, а не в школе. В театре, где платили, где было красиво. Я хотела такую жизнь. А потом уже я сделаю то, чего от меня ждали. Я хотела влюбиться и завести семью. Но я хотела сама выбрать, когда.

Если бы я сказала Ставе, что беременна, он сказал бы мне рожать, и я любила его достаточно, чтобы пройти через это. Он уже говорил о нашей свадьбе. Если бы я хотела такую жизнь, как жены фермера в городке, что порой играла между беременностями, то я была бы рада. Любая девушка была бы везучей, получив Ставу как мужа и отца детей. Но я была другой. Совсем другой.

Я избавилась от плода, сходив к местной ведьме. Звучит оригинально, знаю, но иначе ее не опишешь. Некоторые говорили, что она была просто вруньей, другие говорили, что она делала зелья и порошки, колдуя, а третьи утверждали, что она была травницей. Я знала лишь, что она жила одна в доме в лесу, где деревья высоко поднимались от камней, и никто не называл ее имя на публике. Они звали ее «häxa», Ведьма.

Тропа вела туда, в земле были старые следы от сотен лет катания повозок с лошадьми и ослами. Я была напугана до смерти, но перспектива родить ребенка и застрять в городе пугала сильнее.

Звали женщину Марией, и хотя ее спутанные белые волосы и грубые манеры пугали, она была неплохой. Она сделала мне тоник из шалфея и других листьев и травок, чтобы я добавила его в чай. Она предупредила о боли и кровотечении, но не осуждала меня. Она словно понимала, откуда я, и выражение гордости мелькнуло в ее глазах, когда я рассказала ей о своих планах на будущее. Я была рада, что она сохранит мой секрет, а я — ее. Судя по приходившим, пока я была там, мужчинам, она была распутной женщиной.

Следующий месяц помню смутно. Я устроила выкидыш в озере ясным вечером. Было за полночь, чтобы никто меня не видел. Мне не нравилось быть в воде, но, как только кровотечение стало постоянным, я поняла, что это был самый чистый выбор. Я боялась, что запах крови привлечет кого-то из глубин леса. Я страдала из-за боли, которую заслужила.

После этого нужно было возвращаться в школу. У меня были другие планы. От аборта я каждый день страдала от угрызений совести, и, чем дольше я оставалась с родителями, ходила в школу и видела Ставу, тем сильнее были эти угрызения. Если я хотела жить дальше, стоило двигаться дальше. Иначе в чем был смысл?

И я бросила школу, как только мы начали следующий год, и решила отправиться в Стокгольм за своей мечтой. Может, там совесть успокоится.

Мое решение потрясло всех, кого я знала. Става не поедет со мной, и я не понимала, как могу оставить его. Как и не понимали одноклассники или учителя — мы казались им идеальной парой. Мои родители были в ярости. Они говорили, что если я уеду, у меня не останется здесь дома. Они отказывались от меня. Я ожидала этого от отца, это меня не удивило, но действия мамы меня потрясли. Наверное, она так расстроилась из-за того, что я уеду, что я не заслуживала быть ее дочерью. Я не знала, как было на самом деле. В хорошие дни я считала, что мама зря меня прогнала. В плохие — не могла ее винить. Я хотя бы готовилась к тому, что ждало меня в жизни. Оглядываясь на это, я задумываюсь, с чего начала копиться моя «карма». С аборта? Или когда я эгоистично бросила возлюбленного и семью?