Читать книгу "Цветы полуночи: Фаворитка мятежного герцога - Морвейн Ветер"

Мишель сидела на козлах вместе с кучером, и Виктор получил возможность несколько часов провести в одиночестве и размышлениях.

Мишель была права, пришло время переходить к действию, и благосклонность юной леди Бомон была кратчайшей дорогой в покои монарха.

Мишель, как и многие другие, ждала, что Виктор возьмёт Карион в свои руки и сожмёт его в железном кулаке.

Дом герцога Корнуольского принимал всех, кого не устраивал двор. Всех отлучённых, всех, кого король намеренно или случайно оскорбил, всех, кто хотел что-то изменить в жизни Кариона.

В этом, пожалуй, и состояла одна из проблем – Виктор отлично представлял, что станет с этой разношёрстной сворой отщепенцев, каждый из которых был уверен в собственной правоте не меньше Генриха, когда солнце изменит свой ход, и Виктор наденет королевский венец. Они перегрызутся – и не исключено, что заодно загрызут его самого.

Виктор с детства слышал о том, что он, быть может, по крови наследник Генриха II. Ему нравились эти байки, тем более что они имели под собой некоторые основания – отец нынешнего монарха всегда оказывал особое внимание и его матери, и ему самому. Вплоть до самой смерти прежнего короля им были предоставлены лучшие апартаменты в имении короля – те, в которых теперь жила Анна Бомон.

Но старый король умер, а нынешний Генрих не меньше Виктора слышал баек о том, что у прежнего монарха есть ещё один сын. Виктор плохо знал Генриха в молодости, потому как тот редко бывал в доме отца – в отличие от него самого. Генриха обучали в университетах на материке, и стоило ему закончить одно обучение, как начиналось другое. Все, включая самого Виктора, отлично видели, что король попросту отсылает от себя нелюбимого старшего сына.

Зато стоило Генриху II почить, как всё перевернулось. Новый король взошел на престол, напрочь забыв об обучении и монастырях. Все, кто до сих пор радовался его отсутствию, в лучшем случае отправились в изгнание, в худшем – лишились головы.

Виктору повезло. Он был отправлен служить в приграничный гарнизон. Будто бы специально для него Генрих развязал на материке первую и единственную свою войну – войну с Ганолой, к которой королевство было не готово. Корабли горели, будто спичечные коробки. Атаковать с моря укрепления оказалось практически невозможно. И по всем правилам стратегии и тактики Виктор должен был пойти на дно тихо и бесшумно вместе с сотнями своих соратников, – но случилось иначе, и из двухсот судов, посланных молодым королём на смерть, «Артемида», несшая на себе гвардейский полк Виктора, оказалась едва ли не единственной, достигшей берега. Командир полка погиб ещё в море, и Виктор, взяв на себя командование, во главе двух десятков гвардейцев захватил злополучный форт, прекратив сражение. Виктор на всю жизнь запомнил его название – Форт Лувуа.

Форт был взят, битва выиграна, но проиграна война – и едва послы Ганолы прибыли в Карион, форт снова оказался сдан, а участники сражения выданы противнику как военные преступники.

И в этот раз Виктору повезло – если это можно назвать везением. Король Ганолы говорил с ним лично, но приказа казнить не отдал – напротив, он предлагал Виктору сменить сюзерена, а получив отказ, отпустил его домой.

Ещё в море Виктор с нетерпением ждал возможности посмотреть брату в глаза, но по возвращении его ожидал новый сюрприз – он был отлучён от двора. Впрочем, Виктор не только сохранил титул, но и получил новое звание – капитана Морских Львов.

Виктор скрежетал зубами, но поделать ничего не мог. Впервые в жизни он увидел собственное герцогство – расположенное на самом севере Кариона. Всё здесь было пусто и заброшено, ведь мать Виктора, герцогиня Корнуольская, не интересовалась судьбой владений, а муж её умер, когда герцогине было немногим больше двадцати.

Усадьбу, укрепления – всё пришлось отстраивать заново. Но Виктор по-прежнему мог лишь скрежетать зубами, пока однажды зимой в дом к нему не явился путник в зелёном плаще, подбитом соболем – Фергюс Йоркширский.

Фергюс стал первым из тех, кто предпочёл общество опального герцога напыщенному и бестолковому досугу при дворе короля. За ним потянулись и другие – один за другим. И Виктор не заметил, как вновь возобновились разговоры о том, что он имеет большее право на престол, чем Генрих.

Виктор не принимал эти разговоры всерьёз. Правда, они заставили его задуматься, – отчего Генрих не казнил его в тот же год, когда надел корону? Разве заметил бы кто-то ещё одну жертву среди множества соратников умершего короля, отправившихся на тот свет? И ответ подсказала ему Мишель – совсем юная тогда ещё девушка, прибывшая в его дом вместе с Фергюсом Бри.

Мишель было тогда вряд ли больше пятнадцати, хотя настоящего её возраста Виктор никогда не знал. По рассказам Фергюса, девушка происходила из какого-то не слишком знатного рода, к тому же обедневшего по вине короля, и родители её были готовы на что угодно, лишь бы единственная дочь нашла себе лучшую судьбу, чем прозябание в старом отцовском доме среди овец и коров.

И хотя история Мишель не привлекала к себе внимания, сама девушка понравилась Виктору ещё до того, как стала взрослой.

Мишель росла у Виктора на глазах, и чем старше она становилась, тем больше Виктору нравилось проводить время с ней – энергичной, как мальчишка, но таившей в голубых глазах тень той же грусти, что терзала и самого Виктора.

Мишель была забыта всеми, так же, как и сам Виктор, была отправлена прочь из дома, где выросла. У неё не было семьи, и она никогда не говорила о родителях, что бросили её, но с годами тоска на дне глаз Мишель росла, превращаясь во что-то новое, колючее и требовательное.

И чем острее становился её взгляд, тем больше Виктор любил воспитанницу, девушку со временем стала ему воспитанницей, а затем могла бы стать и названной дочерью. Однако, детей – ни родных, ни приёмных, герцог Корнуольский иметь не мог – такова была воля короля. И, посовещавшись с матерью, он решил назвать Мишель племянницей.

Уже много позже Виктор понял, как удачно сложилась судьба, потому как Мишель не могла быть ему дочерью не только из-за Генриха. Никогда она не относилась к Виктору как к отцу. Виктор понял это однажды, когда зимняя ночь в форте Корнуэл оказалась особенно холодна, и Мишель появилась в его спальне с предложением согреть постель. А поняв и позволив, Виктор ни разу не пожалел и ни разу не проговорился никому, даже матери, о том, какой жаркой бывает их постель самыми снежными ночами.

Мишель сопровождала Виктора всегда на правах помощника, оруженосца, пажа – они не искали этому названия, но всегда легко находили его для других. И Мишель, которая с другими всегда была не по-женски жёсткой и властной, будто происходила не из маленькой дворянской семьи, а из королевского рода, с Виктором неизменно становилась покорной и мягкой.

Виктор ощущал её как клинок в руке, как перчатку, надетую на пальцы. Мишель никогда не подводила, но и сама она всё больше врастала в сердце герцога, превращаясь не просто в часть его тела, но и в часть его разума.

Виктору было плевать, кто и чего хотел от него, кто и чего ждал. Поняв, что залог его собственной безопасности в отсутствии наследников у короля, он обеспечил себе эту безопасность, подкупив поваров и исключив всякую возможность появления детей и у Генриха. Зелья добавлялись в еду всем королевам – как прошлым, так и нынешней. И хотя Виктор ещё ощущал некоторое беспокойство в связи с исчезновением шпиона, который должен был проследить за бесплодностью первой брачной ночи короля, он легко смирился с этим фактом.