Читать книгу "Воскрешение на Патриарших - Владимир Казаков"

Виталик, – мужик, смеясь, протянул руку.

Я аккуратно ее пожал. Его ладонь была чуть влажная, наверное, от стакана с газировкой. Именно эта влажность заставила меня поверить, что передо мной живой человек. И все это – не галлюцинация.

Виталик уже толкал меня к переходу около булочной на углу.

– Да ерунда, что у тебя денег нету: я же по лицу вижу – свой человек. И плохо ему. Надо поправить! Я вчера тоже дал шороху! Сейчас придумаем. До одиннадцати еще околеть можно. Надо к Люське, на Зубовскую, в угловой гастроном. У нее портвейн по трешке должен быть! Пешком? Или на пятнадцатом три остановки? Пешком! А то ждать…

Я поднимался по залитой солнцем Кропоткинской улице. Справа черной кляксой проступала на желтой стене дома вывеска «Советский комитет защиты мира». Все правильно. Дальше должна быть школа. Потом что-то вроде простенькой кафешки, а напротив, точно, м-м… Ленинский райком партии, что ли. Ну да. Вот и он. С мемориальной доской Денису Давыдову. Все как было во времена моей юности. Чушь какая-то. Я что, спьяну переместился в прошлое, что ли?! И как вы все это представляете?! Так, так… Что так? Бред! Но бассейн «Москва», газировка на Кропотке, булочная на углу.

– Что-то ты совсем плох! – забеспокоился Виталик. – Ладно, садись вон на лавочку у «Молока», я один быстрей смотаюсь.

Я устало бухнулся на лавку возле молочного магазина. Здесь около клумбы был тенек. Что же происходит? Если я здесь, а кто тогда там? Стоп, а я же должен быть и здесь. Ну да. Вот бредятина. Надо же, допился. Есть же какой-то рассказ Брэдбери или Гаррисона про путешествие во времени. Типа, ни под каким видом нельзя встречаться с самим собой. Иначе аннигилируешься. Я не выдержал и хрюкнул. Ага! На лавке напротив валялась газета. Встал, посмотрел. Это была «Вечерняя Москва». За 18 мая 1979 года.

– Вот, вот он я! – замахал рукой издалека запыхавшийся Виталик. – Люськи не было. Пришлось идти в подвал к Славке. И переплатить полтинничек, по три пятьдесят вышло. Это ж на целый рупь дороже! Это ж за две – семь рупчиков, а после одиннадцати мы бы почти три купили, по два сорок две-то! Если бы ты тут не умирал, хрен бы я у него чё купил. Еще бы и в морду сунул. За хамство. Это же надо, со своих брать! Жлобяра! Но стакан дал. И закуску.

Отступив чуть вглубь Кропоткинской улицы, мы уселись на скамейку со столиком. Друг против друга. Врытые по бокам железные балки обильно обвивала буйная чепухень, создавая иллюзию беседки. Убежища.

– Ну, поехали! – Виталик плесканул три четверти стакана густо-сизой жидкости под названием «Портвейн ереванский».

Портвейн был настоящий. За это я могу поручиться. Не знаю, как там скачки во времени или глючные сны, но портвейн был настоящим! И плавленый сырок с перчиком на этикетке тоже.

Винище обильно разливалось по организму, грубовато, но приятно лапая внутренности. Что же со мной происходит?! Вот сижу на лавочке на Кропоткинской улице, жру портвейн с каким-то Виталиком, а вокруг живет, прыгает воробьями, шуршит шинами «Волг», дразнит резко-тягучим запахом портвейна 1979 год, что ли? Моя юность? Я же школу закончил в семьдесят девятом году. Точно! Так… Если сейчас 19 мая, где я должен быть? Фу… Надо же так допиться! Какой я? А такой. Некий мальчик «Я» должен, по идее, быть в школе. Если сесть отсюда на 15-й троллейбус в сторону Пушкинской, то через десять минут он привезет меня к школе, где я маленький пишу какое-нибудь дурацкое сочинение. Или… А мы учились тогда по субботам? Не помню. Ка-ка-я хрень!

Я опустил руку под стол, достал бутылку и плесканул в стакан еще.

– Во… – оскалился Виталик, – оживаешь, сам в стакан попадать стал…

– Сигареты есть? – я выдохнул портвейновую вонь. Хотя нет, не вонь. Вкусный портвейн-то. Даже чуть с вишневым привкусом, напоминает французские наливки, на днях принимал, по восемьсот с чем-то… На днях! В каком году? Вот ужас-то! Где же я есть? Тут, в семьдесят девятом, жру портвейн или там, у себя, французскую отраву глотаю? Глотал, в смысле. Как глотал? Получается, наоборот, я не глотал эти наливки пару дней назад, а еще буду их глотать через …надцать лет, что ли?!

– Вот с сигаретами бэ-дэ, – Виталик виновато полез в карман, – киоск закрыт, пришлось в «Союзпечати» брать это говно кубинское. С витрины прям.

Он достал сине-бело-золотистую пачку Ligeros с криво наклеенной белой бумажкой, на которой слабо проступали выцветшие чернила «20 коп.». Я сунул в рот сигарету и ощутил на губах знакомый сладковатый вкус кубинской бумаги из сахарного тростника. Точно!

Вот тут-то я вздрогнул и начал верить в реальность невообразимого! А… Несись все конем! 1979 год? Да и хрен с ним! Как попал? Да не знаю. Тогда и не вякай, принимай все как есть. А могли бы и динозаврам кинуть. Там бы ты не жрал портвейн с Виталиком, а, наложив в штаны, скулил от страха где-нибудь под древовидным папоротником.

– Ну совсем оживаешь! – засуетился радостно Виталик. – Я тоже! Вторая пошла?

Я кивнул. Он деловито начал откупоривать вторую.

– Дело есть! – разливал он «Ереванский». – У меня брательник в Апрелевке работает на «Мелодии». Приволок Пугачиху, альбом последний, двойной, десять штук. «Зеркало души». Мне насрать на нее, как понимаешь! Я «Папл» люблю, но по пятнашке, а то и по двадцатке улетает, прикинь! Надо скинуть. У «Мелодии» на Калининском… Поможешь? Половину брательнику, половину нам, а, Сидор?

– Я не Сидор!

– Да какая разница: главное, человек хороший! Сейчас добиваем, я домой заскочу, я тут рядом, в Коробейниках, живу. И вперед!

Портвейн веселился в голове.

Главное, не ляпнуть, что я как бы не отсюда.

Что будет «а то…», я старался не думать. Будь что будет, да и хрен с ним. Интересно, а меня «там», ну, в моей жизни, уже хватились? Блин, «моей жизни»! А это тогда что?! Не моя?! Не… Лучше не думать об этом. Хотя бы пока.

Виталик мухой сбегал домой за дисками, и вскоре мы шагали арбатскими переулками напрямик к Калининскому проспекту. Я поймал себя на мысли, что прекрасно знаю дорогу, где срезать, где через проходняк проскочить, а ведь у себя, там, ох, не знаю. Сейчас же все перегородили, везде заборы с охранниками ублюдочными, проходные подъезды из-за жулья и террористов заколотили напрочь. Козлы.

Утренняя субботняя Москва была просторна и наивна. Казалось, что этот город семьдесят девятого года – еще девушка. Это лет через двадцать пять она упадет в глухой и кромешный блуд, продавая свое тело оборотистому хамлу и прочему хламу, для которых слово «Москва» – это только фантастический по доходности рынок недвижимости и рекламы. А пока все было светло и чисто. И вывески на магазинах были какие-то человечные – «Хлеб», «Молоко», «Продукты».

Справа уже нарисовался Новоарбатский гастроном, обязательно зайду потом, там в те годы продавали вкуснейший кипрский мускат «Лоел». Деньги на Пугачихе сделаем и хряпнем мускатика!

На противоположной стороне Калининского проспекта я уже заметил задумчивых особ, уныло, но со значением переминавшихся с ноги на ногу у магазина «Мелодия».