Читать книгу "Этому в школе не учат - Сергей Зверев"

После посвящения на плацу в слуги рейха началось обучение — уставы, права и обязанности полицая, владение оружием. И изматывающая строевая подготовка.

Курган быстро смекнул, что немцы боготворят подтянутость, дисциплину и четкие ответы на вопросы. Те вольные птицы, кто это не понял, быстро отправились за ворота или в концлагеря. Но большинство успешно закончили короткий курс обучения.

Потом Кургана распределили в карательный полицейский батальон. В его третьей роте собрались русские, литовцы, белорусы — прямо по заветам Ленина — истинный интернационал. Одни ненавидели большевиков. Другие были жадны до денег, жратвы и всякого барахла. Имелось несколько отпетых уголовников, от которых Курган сразу дистанцировался, демонстрируя, что преступная жизнь в прошлом. Разношерстных соратников роднило то, что немцы в равной степени считали их всех недочеловеками.

Наиболее рьяных службистов выделили в специальную группу из десяти бойцов. Там был белорус из националистической организации «Белорусский комитет самопомощи», надоевший своими завываниями о создании независимого национал-демократического белорусского государства, хохол, грезивший о свободной Галиции, и поляк, который смотрел на украинца зверем, а однажды между ними завязалась драка. Пресекли немцы внутренний конфликт жестоко — избили драчунов палками на плацу до синевы. Пообещали в следующий раз расстрелять, во что очень даже верилось.

Специальную группу прикомандировали к подразделению айнзатцгруппы «В» СД, которым руководил все тот же гауптштурмфюрер Кляйн. Перед ними стояла задача очищения завоеванных территорий от нежелательного элемента — то есть от большевиков и евреев.

И начали очищать. По Гомелю хорошо поработали. Там треть населения были евреями, которых новая власть сначала обязала носить на одежде желтые матерчатые отметки, потом запретила им появляться на улицах. А затем пошли массовые аресты.

Полицаи вместе с бойцами айнзатцгруппы вламывались в дома и уводили по списку людей: кого в концлагеря, кого — в Гомельское еврейское гетто. Кто-то пропадал навсегда.

Полицаев немцы из СД воспринимали как служебных собак. Кстати, овчарки у них тоже были — огромные, черные, готовые рвать людей на части.

Осуществлялись эти операции обычно без стрельбы и особых эксцессов. Полицаи просто приходили и забирали людей. Правда, Хохол иногда срывался и бил евреев смертным боем, притом женщины это или дети, ему было безразлично. Немцы его не останавливали. Считали это выражением истинных первобытных чувств.

В конце сентября гауптштурмфюрер Кляйн заявился на построение специальной полицай-группы и сказал:

— Разжирели как боровы. Только и знаете, что жратву жидовскую, что при обысках украли, уминать. Пора настоящей работой заняться!

В груди у Кургана закололо. Он знал, что у немцев начинаются большие проблемы с русскими диверсантами и партизанами. Те бились отчаянно, пускали под откос военные составы, нападали на комендатуры. И что, их бросят на партизан? Ох, как не хотелось!

Но все оказалось прозаичнее. Поздно ночью полицай-группу привезли на бывшее совхозное поле рядом с Гомелем. В свете фар стояло больше сотни изможденных, избитых людей. Не менее половины — женщины. Были и совсем маленькие дети. За спиной их зияли рвы.

— Ну, — насмешливо посмотрел на полицай-группу Кляйн. — Кто за пулемет?

У Кургана гора с плеч свалилась. И какая-то эйфорическая волна понесла его вперед.

— А давайте я, герр гауптштурмфюрер.

— Ну, давай! — усмехнулся тот.

Курган лег на землю, расставив ноги, как учили. Провел вспотевшей ладонью по гладкой поверхности пулемета МГ-42. От этого оружия веяло мощью, силой и смертью, пьянившими Кургана.

Он видел, как напряглись сопровождавшие их немцы, положив руки на свои автоматы. Боялись, что ли, что он повернется и даст очередь по ним? Смешные!

Курган тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Фигурки, подсвеченные фарами, начали валиться на землю — прямо в ими же вырытый ров…

Глава 6

Сколько лет первое сентября было самым моим любимым праздником. После каникул я вновь с радостью встречал в школе моих учеников. В 1941 году праздник не состоялся.

Вообще для меня это было своеобразным потрясением. Это как уходит из-под ног пол, и ты летишь, не зная куда.

Здания московских школ были отданы под нужды войны. В некоторых развернулись госпитали, быстро наполнявшиеся ранеными. А в моей школе формировалась дивизия народного ополчения.

Я все же уломал врачей, и они выписали меня из больницы. Преодолевая слабость, я включился в работу. Фактически перешел в распоряжение райкома партии, в котором был членом бюро. И тут же понял, что двадцать четыре часа в сутках, — это очень мало.

Дети были встревожены войной. Теперь мы не виделись с ними на занятиях, но они все равно шли ко мне за советом, за объяснением происходящего.

— Хотим бить фашиста! — Теперь я часто слышал эти слова от своих учеников.

— Так все хотят, — отвечал я им. — Рано вам еще. Поймите, когда говорят «я хочу», — это гордыня. Нужно: «Я могу принести пользу». А какую пользу вы, необученные, принести можете? Да никакой, только проблемы создадите. Есть те, кто за вас думает, — это люди по возрасту и опыту более разумные и ответственные.

— Так и война закончится.

— Эх, вашими бы устами да мед пить…

Старшеклассники шли на заводы работать для фронта. Но большинство пытались любыми способами попасть на этот самый фронт. Приписывали себе возраст в паспортах, бежали в войсковые части.

Многие малолетние герои такие фокусы творили! Одного тринадцатилетнего «воина» отловили аж во фронтовой полосе.

Между тем столица все глубже погружалась в пучину войны, которая грозила войти в каждый дом — военкомовскими повестками, дурными вестями с фронтов. А иногда и похоронками.

Настю из восьмого класса я встретил около Сретенского монастыря. У нее был мертвый, застывший взгляд. Она вся будто окаменела.

— Что случилось, Настюша? — спросил я.

И она протянула мне похоронку на своего брата.

Я проводил Настю домой, бормоча какие-то пустые слова утешения.

А потом был еще тяжелый разговор с родителями, потерявшими сына, — серьезного паренька, тоже моего ученика, который мечтал стать мостостроителем. Не судьба. Он встретил немцев в числе первых, держа оборону на заставе погранвойск.

И это было только начало. Одна за другой приходили похоронки на моих бывших учеников. А я только и мог что утешать людей ни к чему не обязывающими словами.

Мне было стыдно. Я обивал пороги в райкоме, чтобы меня отпустили на фронт — хоть политруком, хоть рядовым. Смешно, но секретарь райкома, старый большевик, тормозил меня примерно теми же доводами, что и я учеников: