Читать книгу "Либерия - Марина Голубева"

Парень некоторое время смотрел на спины удалявшихся людей, затем решительно направился следом. Он и сам не мог понять, что его влекло к месту казни. Предчувствие каких-то важных событий? Любопытство? Или неотвратимое желание доказать себе, что вмешательство невозможно, и он, Алексей, действительно не сможет ничем помочь? Просто уйти казалось малодушием и трусостью.

Толпа, гомоня, выкатилась за околицу, сгрудилась неподалеку от маленьких, почерневших домиков, скорее всего, бань. Несколько мужиков, скинув с плеч тяжелые бревна, что-то азартно обсуждали с толстяком в длинной шубе нараспашку. Из-за его плеча заинтересованно выглядывал высокий человек с козлиной бородкой, но в спор не ввязывался.

Толстый, или как в те времена говорили, дородный, человек был явно недоволен. Он хрипло ругался и топал ногами. Но мужики не уступали, и до Алексея долетала только многоголосая брань, лишенная какого-либо смысла. Остальная толпа увлеченно наблюдала за спорщиками, время от времени подбадривая то одну, то другую сторону. Нужно было как-то устанавливать контакт с местными жителями, хотя бы для того, чтобы адаптироваться к непривычному времени, обычаям и речи, и молодой человек подошел поближе.

— А из-за чего они там ругаются? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и заинтересованно.

Толпа раздалась в стороны, шарахнувшись от него как от заразного — чужих здесь явно не любили. Десятки глаз смотрели настороженно и оценивающе. Молодой человек уже приготовился рассказать душещипательную историю про несчастного путника, отставшего от обоза и потерявшего коня, как откуда-то сбоку выскочил давешний дед.

— Это немчин! — со знанием дела заявил старик, ткнув в Алексея клюкой. — От своих, вишь, отстал, да по бестолковости не на ту дорогу повернул. Вот и мыкается тута… Любопытствует, стало быть.

Селяне с легким сочувствием оглядели «бестолкового иностранца» и утратили к нему всякий интерес. Видимо, подобные происшествия были не в диковинку, в отличие от предстоящей казни колдуна. Никто не хотел отвлекаться на иноземца, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. Только дед на правах старого знакомого или просто в силу присущей болтливости принялся словоохотливо объяснять, что тот, который пузатый — местный староста Тихон, по прозванию Лапша, а рядом с ним Тимоха — целовальник здешний.

— Мужики-то бревна на сруб притащили, да мало, а еще раз идти никому неохота, да и вечереет уже. Пока туда-сюда ходят, совсем стемнеет. Негоже ночью божий суд вершить. Староста-то, вишь, предлагает со срубом не возиться, а в бане сжечь. Только каждому своей бани жалко. Вот и спорят.

Дед продолжал рассуждать, сравнивая достоинства разных бань, но Алексей его уже не слушал — тут все было ясно. Он обратил внимание на стоящего поодаль колдуна. Его все так же держали стрельцы, с интересом наблюдавшие за спором и, кажется, уже бившиеся об заклад, чью баню палить будут. Рядом с ними крутился маленький человечек. Длинный подол подрясника, выглядывавший из-под овчинного тулупа, и сбитая на бок скуфейка говорили о том, что это местный служитель культа. Поп на спорщиков внимания не обращал, а ругался и плевался в колдуна, стараясь ударить того кулаком по лицу. Когда поборнику православной веры это удавалось, колдун дергался и мотал головой, стряхивая на затоптанный снег алые капли крови. Наконец один из стрельцов, попридержав рьяного служителя культа, начал что-то ему укоризненно выговаривать. Но поп вырвался, затряс кулаками, и до Алексея донеслось: «Анафеме предам! Нечестивому пособляешь?!» вперемешку с отборным матом.

Молодой человек покачал головой. Смотреть, как избивают беззащитного связанного старика, было противно, а вмешиваться глупо. Силы не равны, помочь — не поможешь, только себе костерок рядом обеспечишь.

— Мужики, а за что его жечь-то собрались? — обратился он к стоящим рядом крестьянам.

— Знамо дело, за что, — мрачно буркнул один из них, — за колдовство.

— Он, колдун-то, тут в лесу живет, а где — никто не знает, — снова встрял дед с клюкой. — Отец Паисий сказывал, будто это он недород нынче наслал, да и ранние морозы — его же рук дело. Слыхано ли дело, на Семиона Столпника уже снег лег! Жито убрать не поспели, так часть под снегом и осталась. А отец Паисий у нас, ого-го, герой! Ишь, как кочетом наскакивает! Он сам колдуна-то поймал, когда тот из леса выполз. Хорошо стрельцы рядом были, а то не известно еще, кто бы кого одолел.

— Чего ты языком попусту мелешь, Ширяй! — вмешался сивый мужик в лохматом малахае. — Знамо дело, вера православная сильнее, одолел бы поп колдуна.

— Вера, вера… — бурчал дед. — Вера, оно, конечно… Колдун-то старым богам кланяется, да говорят, больно силен. Как бы пакостить не стал. Проклянет, не ровен час, нас…

— Да не каркай ты, дурья башка! До старости дожил, а ума не нажил. — Сивый аж в сердцах плюнул.

Стоящий рядом с ним мужик, зло глядя на болтливого Ширяя, уже закатывал рукава. Дед ойкнул и попятился, стараясь побыстрее исчезнуть с глаз рассерженных односельчан.

Отец Паисий, видимо утомившись, оставил пленника в покое, отошел в сторону и бормотал себе под нос — то ли ругался, то ли молился. Колдун поднял голову и повернулся к толпе. Молодой человек впервые увидел его лицо — старое, изрезанное морщинами и залитое кровью. Сквозь свисающие прядями волосы яростно сверкали зеленые глаза. Старик обвел толпу высокомерным и презрительным взглядом и наткнулся на Алексея. В глазах колдуна мелькнуло удивление, он усмехнулся, разбитые губы беззвучно шевельнулись, словно старик хотел что-то сказать, но передумал.

У Алексея внезапно закружилась голова, застучало в висках, но, впрочем, это быстро прошло, и молодой человек отчетливо понял, что смотреть на то, как будут сжигать человека, не хочет. Надо либо срочно уходить отсюда, либо… попытаться его спасти. Второй вариант нравился больше. Конечно, он не собирался лезть в драку с вооруженными стрельцами, которых, несомненно, поддержат местные жители. Но можно попробовать другое средство. Алексей запустил руку за пазуху, нашарил в кошеле монетку покрупнее и, зажав ее в кулаке, направился к старосте.

Заметив незнакомца, Тихон отвлекся от препирательств с мужиками, тем более, спор явно зашел в тупик и превратился в ленивое переругивание с припоминанием прежних обид.

— Ты кто таков?

Представитель местной власти настороженно оглядел Алексея. Оценил простой, но новый жупан[2], сапоги из дорогого сафьяна, зацепился взглядом за висящий на поясе клеврец[3] с серебряной насечкой, хмыкнул, потеребил бороду. Было видно — Тихон в растерянности, так как не может определить статус чужака и поэтому не знает, как себя с ним вести — то ли снимать шапку и кланяться, то ли нет. Алексей решил не демонстрировать свое превосходство — вопрос, с которым он собирался обратиться к старосте, был весьма деликатный.