Читать книгу "Агентство "Золотая шпилька". Дело вахтерши Ольги Васильевны. Сверху видно все - Ирина Меркина"

В то время она уже была знакома с Сашей, но не представляла себе, что из их отдаленно-приятельских отношений что-то может выйти. Хотя Саша день ото дня нравился ей все больше, между ними лежала бездонная пропасть. О том, чтобы перешагнуть ее, даже помыслить было нельзя.

Саша был женат. Собственно, и остался. В Ереване и сегодня живут его ни о чем не подозревающая жена и двое мальчишек. На Новый год он должен был поехать навестить их, но не поехал, сославшись на отсутствие денег. На самом деле он остался из-за Карины.

Чувствовала ли она себя виноватой? О да. И она, и Саша. Очень виноватыми и очень счастливыми. Хотя кое-кто — и в первую очередь начальница Карины, заведующая салоном «Золотая шпилька» Марина Станиславовна, — считали, что она просто дура, а Саша — проходимец, окрутивший юную москвичку.

Она выросла в Москве, окончилась здесь школу и колледж, говорила без акцента, жила в квартире, принадлежащей ее семье, и имела российское гражданство. Он был гастарбайтером, которому приходилось раз в полгода правдами и неправдами продлевать регистрацию и разрешение на работу в столице. При этом у него были золотые руки, и многие клиенты автосервиса «Манушак» готовы были и терпеливо ждать в очереди и переплачивать, только бы их машинами занялся механик Саша.

Карине редко задавали вопрос о национальной принадлежности. Ее принимали за итальянку, испанку, еврейку, даже за уроженку Острова свободы, но практически никогда — за «лицо кавказской национальности». Сашина внешность не вызывала никаких сомнений в его происхождении. Редкий гаишник не находил повода придраться к чему-нибудь на дороге, чтобы выцыганить у «армяшки» откупные. Все равно у них денег куры не клюют, считали гаишники, чиновники в паспортном столе, официанты в ресторанах, квартирные хозяева и даже некоторые клиенты. Только начав жить вместе с Сашей, Карина поняла, что это такое — быть выходцем с Кавказа в Москве.

Для начала ее огорошили категорические ремарки в объявлениях о сдаче в аренду квартир — «Только для русских», «Сдам семье славян», вплоть до лаконичного «Не Кавказ!». Она попробовала их игнорировать, надеясь обаять хозяев при личном контакте, но номер не прошел. Москвичи всегда были готовы к подвоху и отпору. Те, кто сдавал жилье без посредников, назначали своим потенциальным арендаторам встречи на нейтральной территории, обычно на улице или в метро. Чаще всего к ним с Сашей просто никто не подходил, издали идентифицировав их неславянский вид. Иногда, наоборот, подходили и читали гневные нотации о том, как нехорошо врать и отнимать время у порядочных людей. Одна молодая, не старше Карины, девица с пафосом воскликнула: «Как я могу пустить вас в свой дом, если вы с первого дня меня обманываете!»

Милая старушка Анна Викентьевна, бывший театральный суфлер, оказалась исключением. Она охотно показала им свою запущенную квартирку на Войковской и даже угостила чаем. Но сдавать жилье отказалась и на уговоры лишь грустно ответила: «Вы мне очень симпатичны, Кариночка, да и Саша тоже. Но кто гарантирует, что через неделю к вам не подселится дюжина родственников с детьми и тюками рыночного товара? Да и зять меня со свету сживет».

Разумеется, был простой и нахоженный путь — воспользоваться помощью диаспоры, и тогда проблема жилья была бы решена в два счета. Но именно этот способ для Саши и Кариной был закрыт. Связав свои судьбы, они нарушили неписаные правила, стали изгоями и свои дела должны были устраивать сами.

Карина радовалась уже тому, что из-за союза с женатым мужчиной от нее не отвернулись родители. Мама поплакала, а папа походил два дня хмурый, но в конце концов заявил, что раз дочь сделала свой выбор, то так тому и быть. Разумеется, родные поддержат ее на первых порах, о деньгах она может не беспокоиться. Карина тоже расплакалась, растроганная. Помощь родителей была очень кстати, потому что Саша на свой заработок должен был содержать семью в Ереване, а Карине очень скоро пришлось уйти на больничный — она плохо переносила беременность.

Когда она пришла к Марине Станиславовне со справкой из поликлиники, та просто глазам своим не могла поверить и все повторяла, даже с некоторым восхищением: «Ну и дура! Вот это дура!» Карина к этому моменту наслушалась такого, главным образом от квартирных хозяев, что уже не реагировала на грубость. Тем более что понимала: Марина Станиславовна хорошо к ней относится и желает добра. Правда, представление о добре у нее другое, но тут уж ничего не попишешь, каждый человек стоит на своем.

— Нет, ну ты подумай, а? — воскликнула заведующая, когда к ней вернулся дар речи. — Ты со своей мордашкой, культурой, воспитанием могла бы себе такого мужика отхватить! Сейчас бы на «мерседесах» ездила, оперу в Милане слушала, брильянты в Париже покупала! На Канарах бы загорала два раза в год!

Карина невольно улыбнулась такому идеалу счастья, явно почерпнутому из мыльных сериалов и скорее уместному в устах глупой старшеклассницы, чем немолодой, пожившей женщины.

— Да ты пойми, — продолжала Марина Станиславовна, со всех сторон разглядывая Каринину справку о беременности, словно повестку в суд: может, ошибка? — судьба дала тебе такой шанс! Вырваться из гетто! Перестать жить с клеймом! Вышла бы за русского, за москвича, поменяла фамилию, и тогда уже никто не узнает, с какой ты ветки спрыгнула. Сколько девчонок тебе в подметки не годятся, а вылезли в первые леди. Кто теперь вспомнит, что она в девичестве Джалалова или Джалашьян, или Джалашвили! И стыдиться тут нечего. Знаешь, сколько славных русских фамилий ведут свой род от иностранцев — немцев, татар да французов? И ничего, никто из них не брезговал наш уклад и имена принимать. Живешь в России, служишь ей — так будь русским.

— Ну хорошо, — тут же согласилась она, хотя Карина ей не возражала и вообще молчала, — если у тебя принцип, национальная гордость и все такое — пожалуйста! Выбирай своего. Но хоть человека с весом, с перспективой, с будущим! Я не говорю — с деньгами, вам, молодым, кажется, что это пошло да неромантично. А ты постирай пеленки вручную, покорми детей макаронами с хлебом, походи несколько лет в одном пальтишке, — вот это романтика так романтика! На второй месяц ты от нее взвоешь, только поздно будет. Любовь-морковь пройдет, а дальше что?

Откуда она знает, подумала Карина, уже начиная уставать от этого монолога. У нее ведь нет детей, и пеленки она никогда вручную не стирала. Вот Саша стирал. И говорит, что готов это делать еще много раз.

— Как же можно себя обрекать на вечную нищету? — вдруг жалобно спросила Марина Станиславовна. — Для чего мама-то тебя растила, красавицу такую? Сама знаешь, его дети никуда от него не денутся, всю жизнь он будет их кормить и на две семьи жить, а тебе только остатки сладки перепадут. Ведь на ковырянии в моторах миллионов не заработаешь. Подумай, Карин! Может, ну его, этого Сашку! Хочешь родить — рожай, ты и с ребенком невеста хоть куда. Всем коллективом вырастим. А, Кариночка?

Карина вяло покачала головой. Она понимала, что разочаровала заведующую, которая, должно быть, всегда видела в смазливой сотруднице глянцевую героиню бразильского сериала и ожидала соответствующего развития сюжета. Боже мой, она стольких людей разочаровала! И у нее даже нет сил оправдываться, она сама уже не знает, хорошо или плохо то, что она сделала, потому что ее тошнит с утра до вечера. Не рвет, как при тяжелом токсикозе, а просто подташнивает, зато без перерыва, и от этого жизнь кажется противной и безнадежной, как осенний дождик. Даже Саша не всегда может вывести ее из этого состояния. Да и видит она его редко, с утра до ночи он вкалывает в мастерских. Может, права Марина Станиславовна? А ну как пройдет любовь-морковь, и что дальше?