Читать книгу "Семь чудес преступления - Поль Альтер"

Стук дождя по стеклам прекратился, и в комнате стало тихо.

– В самом деле, – заметил я, – ведь речь идет не о невозможности, а о малой вероятности!

– В таком контексте случившееся граничит с чудом или это оно и есть. Согласитесь, Ахилл, поставлена очень трудная задача даже для такого выдающегося логика, как я.

Я посмотрел на Оуэна, но его лицо не выдавало ни малейшего сомнения в истинности данного утверждения.

– А что об этом думают в Скотленд-Ярде? – спросил я.

– Они толкут воду в ступе, разумеется. А вы хотите, чтобы было по-другому, если даже я признаю себя неспособным найти решение?! Кстати, а вы знаете, что это сложное дело доверили моему старому другу, инспектору Уэдекинду? Да еще и дело об убийстве на маяке, потому что наши ищейки поняли: у этих двух преступлений один и тот же почерк. Имеются две-три детали, о которых я вам не рассказал, – например, монета, обнаруженная в пальцах мертвого лучника. Но, заметьте, не обычная монета, а коллекционная, древнеримская, на которой изображен храм…

Факт, без сомнения, удивительный, но тон, каким мой друг поведал о нем, ясно свидетельствовал: он уже сделал вывод о том, чего я пока не понимал.

Соединив кисти рук, как при молитве, Оуэн снова заговорил, глядя прямо мне в глаза:

– «МИСТЕР …А.», убитый стрелой в спину, держал в руке монету с изображением античного храма. Вам это ни о чем не говорит?

Стараясь спокойно выдержать тяжелый взгляд моего друга, я попытался придать смысл этой улике. Но напрасно. Я отрицательно покачал головой.

– И, судя по всему, Александр Райли, сгоревший, как факел, на своем маяке, «словно он сам был маяком», тоже ни о чем вам не говорит?

Я начал сердиться. Конечно, я знал, что мой друг обожал загадочные слова и витиеватые фразы, которыми наслаждался, видя отчаяние своих друзей перед делом, в котором он уже разобрался, и давно к этому привык. Но есть пределы всему, а он явно только что перешел их. Его слова не имели никакого смысла для простых смертных. Очень сухо я попросил Оуэна растолковать эти загадки.

Перед тем как ответить, он озабоченно кашлянул:

– Возможно, в данном случае мое обостренное чувство прекрасного позволяет мне видеть Искусство там, где его нет. Но, впрочем, я думаю, что опасность, подстерегающая эстета, – это слишком возвышенное ви́дение красоты. Пятая сущность, невидимая и ощущаемая только поэтом… Растолковать вам загадки, Ахилл? Я бы очень этого хотел! Знаете, как я страдаю, видя ваше неведение. Мой верный друг, я разделяю ваше глубокое раздражение перед этими загадками, но не могу рисковать потерей плодов ваших размышлений, вашего анализа, пусть и наивного, но часто более реалистичного, чем рассуждения поэта. Излагая свою точку зрения, я начисто разобью пристрастность вашего суждения, чего мне хотелось бы любой ценой избежать. Я очень ценю ваши неожиданные замечания, и вы это прекрасно знаете!

In petto[1] я перевел это так: «Вы говорите невесть что, но это иногда помогает мне сосредоточиться».

– И признаюсь, – продолжал он, – несмотря на удивительные совпадения дел, которые я сейчас продемонстрировал, думаю, что заблуждаюсь, так как в действительности это было бы… слишком прекрасно! Да, я скорее всего ошибаюсь, поскольку невозможно представить себе подобное совершенство! Ах! Это заставляет меня думать об одной последней подробности, о которой вы, несомненно, не знаете. Незадолго до того, как сэр Томас упал, свидетель ясно видел блестящую вспышку в небе! И это не виде́ние, потому что другой лучник тоже видел нечто подобное, но он говорил о капле золота, упавшей с неба…

– А почему не золотой дождь, – огрызнулся я, думая о дожде, который поливал столицу с самого утра.

Во взгляде Оуэна промелькнуло восхищение.

– Золотой дождь… – мечтательно повторил он. – Хорошее замечание, друг мой, отражающее определенные чувства свидетелей. Прекрасная картина, вызывающая в памяти тот золотой дождь, в который превратился Зевс, чтобы утешить бедную Данаю, запертую ее отцом в бронзовой башне… Прекрасная картина, но в данном случае дождь был смертоносным.

– Вы не собираетесь отметить, что стрела арбалета была изготовлена из блестящего металла, похожего на золото, но из сплава, неизвестного науке?..

– Конечно! Но все-таки, Ахилл, почему такой едкий тон? Ведь я же не виноват в этих странных событиях! И моя ли это ошибка, если свидетели видели золотые вспышки в небе? Впрочем, этому можно найти несколько объяснений! Простая игра света вследствие солнечных бликов в тумане – своего рода эффект радуги. Радуга, арка в небе, как лук, говорите вы? Значит, убийцей мог быть только ангел! Кто стреляет позолоченными стрелами, понятно без слов!

Почему вы все обращаете в насмешку, дорогой друг? Почему насмехаетесь над событиями, подтвержденными десятком честных свидетелей? И не улавливаете ли вы поэзию в этом убийстве? Попытайтесь же видеть вещи в оптимистичном свете, закрыв глаза и представив себе прекрасную картину: большой зеленый луг, усеянный маргаритками – первыми весенними цветами, солнце, улыбающееся в небе, и легкий туман для художественной дымки… Можно начинать «сельский маскарад» Талии! Стрелки́ занимают свои позиции… А затем в качестве кульминации празднества Зевс проливает золотой дождь… Но в этот раз он приносит не жизнь, как было при зачатии Персея, а посылает небесную стрелу своего гнева. Сэр Томас падает и больше не поднимается. Он мертв. Убитый «небесным луком», как вы точно заметили. Это ли не великолепное преступление, Ахилл? Идеальное преступление, настоящее чудо жанра!

Я сдержанно согласился, соответственно его своеобразному ви́дению. Кроме того, я обратил внимание Оуэна, что каким бы замечательным ни было это убийство, равно как и предыдущее, оба они остаются совершенно необъяснимыми.

– Тайна продолжается, как и этот проклятый дождь, – добавил я, повернувшись к окну. – И я сейчас отправлюсь навстречу ему.

– Но не собираетесь же вы идти пешком, друг мой? – воскликнул Оуэн. – Возьмите фиакр…

Я посмотрел на красивые фаянсовые часы, стоявшие на буфете, которые показывали чуть больше десяти. В это время на улице – ни души…

Но тут послышался звон фиакра, остановившегося у нашего дома. А затем лошадиное ржание и звук голосов.

– Кто бы это мог быть? – бросил Оуэн, проворно подойдя к окну. Я встал рядом, но за пеленой дождя мы увидели только тени. При слабом свете газового рожка было видно, как фиакр быстро удалился, а силуэт на улице поспешил укрыться от дождя.

Мы снова сели в кресла, но не успели устроиться, как на лестнице послышались шаги.

– Мне кажется, это к вам, – сказал я моему другу, в то время как он, сдвинув брови, посмотрел на часы.

И действительно, через несколько секунд у входа раздался звонок. Оуэн пошел открывать дверь и вернулся в сопровождении промокшего под дождем посетителя, которого я сразу узнал, несмотря на котелок, надвинутый на глаза. Это был инспектор Джон Уэдекинд из Скотленд-Ярда.