Читать книгу "Говорит Альберт Эйнштейн - Р. Гэдни"

В доме по Ренгервег, 14, частенько собираются родственники Эйнштейнов и Кохов не только со всех концов Германии, но даже из Северной Италии.

На заднем дворе без умолку галдят дети, в том числе двоюродные сестры Альберта — Эльза, Паула и Гермина, дочери Фанни. Тетя Фанни замужем за Рудольфом Эйнштейном, текстильщиком из Хехингена. А Рудольф — сын Рафаэля, дядюшки Германа Эйнштейна. И тот и другой род очень гордятся этим запутанным клубком родственных связей. Юный Альберт без труда запоминает имена многочисленной родни.

Однако приятнее всего ему проводить время наедине с самим собой. Порой кажется, что его тело и разум существуют отдельно друг от друга. Одна гостья замечает, что для мальчика он слишком замкнут. Альберт широко раскрывает карие глаза. Сторонние наблюдатели отмечают, что такие темные, тусклые глаза бывают только у слепых.

Безучастный к происходящему, он то наблюдает за голубями, то копошится со своим игрушечным парусником у ведра с водой. Его не привлекают командные игры, как, впрочем, и любые другие игры с детьми; он просто слоняется неприкаянный, иногда злится или уединяется со своей моделькой фабричной паровой машины — подарком Цезаря Коха из Брюсселя, дяди по материнской линии, — или паровым двигателем, таким же, как тот, что используется в паровозах и пароходах, только миниатюрным. Он оборудован предохранительными клапанами на пружинах и свистками. Звуки работающего двигателя — пыхтение паровой трубы, постукивание коленвала и бесконечные свистки — распространяются по всему дому.

Всеобщее раздражение только раззадоривает Альберта.

— Ту-ту-у! — выкрикивает он. — Тудум-тудум. Чух-чух-чух, die Eisenbahn![3] — А сам краем глаза поглядывает на гостей.

В свой пятый день рождения Альберт не встает с постели из-за гриппа — вот досада.

— Смотри-ка, что у меня есть, — произносит отец. — Держи.

И вручает Альберту небольшой сверток.

— Можно, я открою, папа?

— Конечно.

— А что там?

— Сейчас сам все узнаешь.

Альберт разворачивает оберточную бумагу, открывает маленькую коробочку и достает компас.

— Папа. Как здорово. Спасибо тебе от всего сердца. Спасибо.

— Надеюсь, тебе понравится.

— Мне уже нравится, папа, и даже очень.

Альберт постукивает по стеклянному окошку компаса.

— Вот и славно. Зайду к тебе попозже.

— Я люблю тебя, папа.

— И я тебя люблю, Альберт.

Оставшись один, Альберт и так и этак вертит и трясет корпус прибора в надежде обмануть стрелку, направив ее туда, куда ему хочется. Но как бы он ни исхитрялся, магнитная игла снова и снова находит путь на север.

Взбудораженный, Альберт весь трепещет от этого чуда, руки дрожат, к телу подбирается озноб. Невидимая сила: выходит, мир таит в себе неизведанные свойства. За вещами должно быть что-то еще, глубоко скрытое.

Майя с восторгом наблюдает, как ее семилетний брат возводит карточный домик высотой в четырнадцать этажей.

— Чудо какое-то, — изумляется она. — Как ты это делаешь?

— Научная инженерия, только и всего, — объясняет Альберт. В минуты увлеченности он говорит без запинок. — Смотри, Майя. Карты беру старые. Видишь? Сначала строим основание. Для этого я прислоняю друг к другу две карты в форме треугольника. Выстраиваю из них ряд. Теперь надо его перекрыть. Выбираю подходящую карту и кладу ее на вершины двух соседних треугольников. Все надо делать очень аккуратно. Когда первый этаж готов, я осторожно начинаю следующий. Повторяю все то же самое и делаю третий этаж, потом четвертый, сейчас мы уже на пятом, и так далее.

— Альберт, это просто чудо. Ты, наверное, будешь жить, как библейский Иисус, и творить чудеса?

— Майя. Мы же не только Библию читаем, но и Талмуд. Мы евреи. Мы — евреи.

— А ты расскажешь мне про Иисуса? Ты столько всего знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Ты знаешь все на свете.

— Нет, Майя. Чем больше я узнаю, тем больше убеждаюсь, что ничего не знаю.

Любопытство порой завладевает им полностью.

Альберт часами бродит по окрестностям, рыночным площадям и крытым пассажам, стараясь избегать нагруженных пивом телег, от которых только тряска да грохот. К счастью, Паулина никак ему не препятствует. Наоборот, она дает ему все больше свободы. Для размышлений, для обдумывания своих идей в одиночестве.

Гуляя под моросящим дождем, он наблюдает, как старшие школьники играют в кегли.

— Пожалуйста, разрешите мне бросить разок, — обращается к ним Альберт.

— Ну, попробуй, малой, — смеется школьник. — Держи. — И подкатывает к Альберту шар.

Но шар оказался таким тяжеленным, что Альберт даже не задевает им кегли. Да к тому же сам падает в грязь.

Школьники заливаются хохотом. Альберт с трудом сдерживает обиду.

Домой он возвращается в слезах.

Чтобы как-то приободрить сына, отец садится с ним в Droschke — пролетку последней модели, новинку мюнхенского транспорта. С грохотом проезжая сквозь Изарские ворота, с востока отделяющие Старый город от районов Изарфорштадт и Лехель, отец показывает Альберту фреску победного шествия императора Людвига Баварского.

На дому с Альбертом занимается учительница, хотя мальчик убежден, что она только отвлекает его от действительно важных размышлений.

Однажды он швыряет в нее стульчик. В испуге та убегает и больше не возвращается. Альберт мечтает только об одном: чтобы его оставили в покое, наедине с книгами. Жажда знаний поистине неутолима. Одинокими дорогами разума она ведет его в такие дали, куда никто за ним не поспевает. Вот где счастье. А он тем временем продолжает открывать для себя Мюнхен.

Во время одной из прогулок, когда его застигла непогода, пожилой итальянец приглашает продрогшего до костей Альберта отогреться в своем особняке.

В доме Альберт рассматривает застекленные шкафы, сверху донизу забитые безделушками из стекла и фарфора и разными миниатюрными моделями. На столе атласного дерева стоит копия Миланского собора, выполненная из картона кремовой расцветки. Ажурные окна, барельефы, колонны, перила и статуи — все сделано из хлеба. Старик вовсе не архитектор. По его словам, все чертежи ему подсказывает воображение.

— Я живу в своей голове, — признается итальянец.

— Я тоже, — говорит Альберт. — Что это за памятник?

— Макет надгробия моей супруги. Два года назад она скончалась в своей постели. Прямо здесь. Я и установил макет на месте ее смерти.

Дома Альберт рассказывает отцу о дружелюбном итальянце. Герман объясняет: