Читать книгу "Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров"

Во время Балканских войн я собрал очень много материала о ходе военных действий, в особенности о боях 1912 года при Куманово и Скопье. В конце февраля 1914 года вместе с моим коллегой из Софии, полковником Генерального штаба Романовским, я был приглашен в Петербург, чтобы представить доклад о Балканских войнах. В ожидании аудиенции у Е. В. Государя Николая II мне пришлось на долгое время задержаться в Петербурге, и в Белград я вернулся только 30 апреля. В то же самое время в Белград отправился и капитан Генерального штаба Александр И. Верховский (в оригинале: Alexanderl. Werkowski). Поскольку он первым с отличием окончил Николаевскую Академию Генерального штаба, ему было дано разрешение на пребывание за границей с целью сбора материала для разработки избранной им академической темы. Верховский выбрал тему: «Руководство войсками в Балканской войне 1912-13». С тем он и прибыл в Белград. Верховский отличался настоящими способностями, но в юные годы сильно склонялся к социалистическим идеям, что перед русско-японской войной создало ему большие трудности по службе. Однако своим храбрым поведением во время той войны он не только заслужил награждения Георгиевским крестом, но и дал повод к восстановлению своей служебной карьеры. Я представил капитана Верховского компетентным лицам сербского военного министерства, с тем чтобы те облегчили ему доступ к собранию необходимых материалов. Со своей стороны, я предоставил в его распоряжение мои собственные материалы.

Волнения, вызванные Балканскими войнами, к тому времени еще не улеглись. После вторжения албанцев у Пишкопеи и его решительного отражения под началом генерала Дамьяна Поповича (сентябрь 1913 года. — И. М.) начались недоразумения в других местах: относительно новых границ между Сербией и Черногорией с одной стороны и Албанией — с другой; при разграничении между Сербией, Грецией и Болгарией и т. д. Эти волнения возникли после демобилизации и потребовали постепенного, но постоянного наращивания войск в так называемых Новых областях. Территориальное расширение Сербии также делало необходимым повышение боевой эффективности. К уже существующим дивизиям добавились две новые— Вардарская дивизия и Косовская. Уже осенью 1913 года между политическим руководством и Главным командованием возникли разногласия как по поводу способов и приемов управления в Новых областях, так и относительно разделения полномочий между государственными и военными органами. Победу одержало политическое руководство, и генерал Живоин Мишич, помощник начальника Генерального штаба Главного командования, был отправлен в отставку. Лишь когда разразилась мировая война, он был возвращен к своей прежней должности, на которой и снискал заслуженную славу.

Помимо этих внутриполитических вызывали тревогу и внешнеполитические события: назначение принца Вида правителем новообразованного королевства Албании, свидания кайзера Вильгельма с австро-венгерским престолонаследником в Мирамаре и Конопиште. В Конопиште кайзера сопровождал и гросс-адмирал фон Тирпитц, что особенно заинтересовало английскую общественность. Обоснованно или нет, но сербский народ эти встречи воспринимал иначе, чем их нам описывает покойный государственный секретарь фон Ягов, утверждающий, что кайзер Вильгельм хотел наведаться в Конопиште только ради любования цветущими розами. Сербский народ верил, что при этих свиданиях были приняты важные для близкого будущего мира военные решения. В любом случае эти события принуждали военного атташе в Белграде к бдительности и осторожности в оценках.

Поскольку после трехлетней беспрерывной работы мои силы несколько ослабели, в конце мая 1914 года (старого стиля) я по совету врача выпросил двухмесячный отпуск в Швейцарию, куда меня должен был сопровождать мой старший сын, в ту пору 15-летний. Я предпринял все меры к тому, чтобы во время моего отсутствия служебное производство не прерывалось. К капитану Верховскому я обратился с просьбой внимательно следить за ситуацией, постоянно поддерживать прямую связь с дипмиссией и в случае крайней необходимости отозвать меня телеграфом в Белград. Я сообщил господину Верховскому точный временной распорядок моего пребывания в тех или иных местах Швейцарии. О принятых мерах я уведомил русский Генеральный штаб, а равно господина Гартвига, который не имел никаких возражений против моего отпуска. Капитан Верховский переселился в мою довольно просторную квартиру. 6/19 июня я вместе с супругой и сыном выехал через Вену в Швейцарию. Мой младший, в ту пору шестилетний сын остался со своей гувернанткой, немкой из Риги, еще на некоторое время в Белграде. Они должны были присоединиться к нам в окрестностях Риеки (Фиуме), поскольку вторую половину моего отпуска мы собирались провести на море.

Благодаря врожденной пунктуальности я сохранил дневник моего путешествия. Во время отпуска я вносил в него не только посещаемые места, отели и даже номера комнат, в которых мы останавливались, но и ежедневные расходы. Этот дневник начинается 6/19 июня и заканчивается 17/30 июля, в тот день, когда я прибыл в Ниш, где сербское правительство укрылось после разрыва дипломатических отношений с Австро-Венгрией. Из этого дневника видно, что во время отпуска я с семьей останавливался в следующих местах: Цюрих, Витцлау, Интерлакен, Монтре, Горнерграт, снова Интерлакен, Лаутербрунн, Майринген, Андерматт. Затем через Милан, где я не задержался, мы направились в Венецию. После короткого пребывания там мы продолжили наше путешествие, направляясь в Фиуме (Риеку), и позднее остановились в Ловране. Там мы поселились на вилле Бушбек. В Ловрану я прибыл 7/20 июля. Период между 6/19 и 15/28 июня был для меня временем настоящего отдыха. Известие о покушении в Сараево грянуло как гром с ясного неба и пробудило много дурных предчувствий относительно будущего. Была ли нужда триумфатору-победителю в день народной скорби сербов, в день памяти Косовской битвы, торжественно вступать в столицу приграничного государства, население которого после аннексии было настроено ожесточенно? Могло ли это быть воспринято иначе, нежели провокация? Было ли австро-венгерское правительство достаточно осведомлено о душевном состоянии славянского народа?

Это событие, покушение в Сараево, положило конец моему отдыху. По три раза в день выискивал я газетные сообщения, судорожно следя за развитием событий. Я ждал телеграмму из Белграда, ждал вызова от Верховского, но все впустую. Известия из Вены указывали, что и там считали нереальным возложить на Сербию ответственность за это преступление, которое было совершено одним-единственным фанатиком, к тому же урожденным боснийцем. Австро-венгерский военный министр и начальник Генерального штаба ушли в отпуск. Без радости продолжил я свое путешествие по намеченной программе, обращая мало внимания на красоты знаменитых уголков Швейцарии. Постоянно мучили меня тревоги и ужасные предчувствия больших событий. 29 июня/12 июля мы посетили Штауббах и снова направились в Интерлакен, чтобы посмотреть в летнем театре Вильгельма Телля. Пошел дождь, и вся прогулка казалась испорченной. При входе в театр нам неожиданно встретился господин Угрон, бывший австро-венгерский посланник в Белграде. «Ах! Господин полковник, что за несчастье у вас произошло», — таковы были первые слова сочувствия, произнесенные господином Угроном. «Что, собственно, случилось?»— спросил я, думая, что в России произошло что-то страшное. Но господин Угрон передал мне весть о внезапной смерти господина Гартвига, который скоропостижно умер в австро-венгерском посольстве при посещении барона Гизля. Господин Угрон опасался нежелательных комментариев по поводу этого события со стороны русской и сербской общественности. И действительно, очень скоро в народе возникла легенда о том, что господин Гартвиг был отравлен с помощью кофе или сигарет. Еще и сегодня трудно доказать непосвященному свету, что господин Гартвиг умер именно естественной смертью, которая стала естественным следствием его образа жизни и его состояния здоровья. Господин Гартвиг имел обыкновение писать свои содержательные и убедительные донесения в русское министерство иностранных дел в промежуток с 1 часа ночи до 5 часов утра, когда ему никто не мешал и он мог сконцентрировать свои мысли. Он спал с 5 до 9 утра и с 2 до 4 пополудни. Остальное время посвящал визитам, приемам, игре в бридж и музыке, к которой он имел особые способности. Решающим обстоятельством было, однако, то, что господин Гартвиг весь день напролет курил сигареты и пил крепкий чай. К тому же он был гурманом, но не «bonne fourchette», как говорят французы, каким был его постоянный партнер по бриджу, сербский министр иностранных дел М. Милованович. Господин Гартвиг страдал от болезни сердца и полноты. Каждый год он проводил два месяца, июль и август, в Бад-Наухайме и возвращался, похудев на 10 кг. В конце июня 1914 года с его здоровьем дело снова обстояло плохо. Он с трудом передвигался пешком, задыхался, руки и ноги дрожали. Вполне понятно, почему он умер незадолго до своего отъезда в Наухайм, ибо к его болезни добавилось и волнение вследствие серьезных событий. Этого его сердце перенести не смогло.