Читать книгу "Хороший, плохой, пушистый - Том Кокс"

Он выглядел так, словно из волосатого котообразного шара выпустили воздух. Подбежав, я успел заметить, что в его глазах погасла искра жизни. Из пасти на лестницу сочилась тонкая струйка крови. Осторожно подняв кошачью лапу, я спрашивал себя, может, это временный паралич, но, хотя ни разу не присутствовал в момент смерти рядом с человеком или животным, понял — Джанет ушел. Он перенес сердечный приступ, и оставалось утешать себя мыслью, что кот недолго испытывал боль, исторгшую из него мучительный крик.

* * *

В предпоследнее лето, перед тем как мы разъехались с Ди, меня мучил кошмар, будто я в одиночку хороню на дожде старого черного кота. Я рассказал Ди о своем сне, и она заверила меня, что этого мне никогда не придется делать. Джанет был ее котом задолго до того, как мы с ней познакомились. И теперь, завернув его в одеяло, я позвонил ей. Но она не ответила. Я оставил слезное голосовое сообщение, объяснив, что случилось с Джанетом.

Ди не перезвонила до вечера. Когда пришло ее ответное голосовое сообщение, я ехал в машине к Кате и нашему приятелю Джейми, который предложил угостить меня в качестве утешения выпивкой. Удивился, что слова Ди прозвучали сочувственно, но не слишком печально, и я не услышал в них приглашения к разговору. Но затем оценил ситуацию. В первые месяцы после расставания с Ди я страшно скучал по двум другим кошкам — Пабло и Бутси. Часто поглядывал на переплет моей первой книги о кошках, и они отвечали мне трепетными, любящими взглядами. Но они находились далеко от меня, и скорее всего я их больше никогда не увижу. Сознательно отстраниться от них было смыслом выживания. Совершенно очевидно, что Ди проделала то же по отношению к другим четырем котам. Она жила на расстоянии более ста миль от меня, и мы вели раздельное существование.

В 1986 году, когда я был еще маленьким, мою вторую кошку Тэбс сбила машина. Оберегая мои чувства, отец запер меня в доме, а сам убрал с обочины трупик и похоронил в саду. Если животные умирают в ветеринарной клинике, врачи, хотя и в гораздо меньшей степени, пусть даже несколько минут, выполняют функции родителей. Но когда кот умирает дома, мы предоставлены сами себе, тем более что в радиусе двадцати миль нет ни одного близкого друга. Признаюсь: так одиноко, как в следующие два часа, мне еще не было никогда в жизни. Я даже подумывал, не зайти ли мне к соседям Деборе и Дэвиду, которые любили Джанета и недавно даже сняли сюжет с его участием — как кот на их террасе удирает от фазана. Но они были на работе. Может, позвонить ветеринару? Мое обращение покажется нелепым. Чего я от него хочу? Местная клиника не располагает санитарами и «Скорой помощью». Набрал номер своей любимой мамы. Та пришла в ужас и начала меня успокаивать.

Я отнес кота за лужайку в конец сада — при этом поразился тому, что в смерти Джанет весил почти столько же, как в лучшие годы, — и зарыл в глубине сада под яблоней. Той самой, по ветвям которой он гонял вверх-вниз наперегонки с Шипли. Подумал: не хоронил ли в этом месте прежний хозяин своих четвероногих питомцев? И вспомнил рассказ Джеки. В прошлом году у нее умерла кошка Марта. Она хоронила ее в такой же сырой день на холме в Пембрукшире, где стоит ее дом, и случайно вырыла скелет брата Марты Артура, которого семь лет назад задавила машина.

— Хорошее я представляла собой зрелище, — говорила Джеки. — С ног до головы в грязи, из глаз текут слезы, с трупом одной кошки и скелетом другой. Повезло еще, что никто рядом не прошел по тропинке.

Я с ужасом и сочувствием подумал о тех, кто одинок. Если у них умирает животное, то в отличие от меня и Джеки их не ободряет мысль, что, хотя они теперь вдалеке от друзей и близких, рано или поздно встретятся с ними, те их поддержат, и им станет легче.

Итак, мой кот умер, начался дождь, рядом со мной никого не было, но в глубине души я не сомневался — могло быть хуже. «Могло быть хуже». Не помню, чтобы в свои первые двадцать пять лет пребывания на планете я когда-либо произносил эту фразу, но, повзрослев, часто повторял ее, словно мантру зрелого возраста. И то, что чувствовал сейчас, было настоящей зрелостью в самой экстремальной ее форме, какой я не испытывал за всю свою жизнь.

Люди придумали много признаков подлинной взрослости. Некоторые утверждают, что это первый автомобиль или потеря невинности. Другие — покупка первого дома или рождение первенца. Для меня это был тот момент, когда вдали от всех близких я один под дождем хоронил кота, которого двадцать минут назад держал на руках и наблюдал, как он умирает. Возвращаясь обратно по склону сада, я заметил, что сверху, из окна гостиной, на меня смотрит Медведь. Большие кошачьи, словно блюдца, глаза, капли дождя на стекле — если бы положить эту сцену на музыку, получился бы заключительный эпизод душераздирающего голливудского фильма. Незнакомые с Медведем наверняка бы решили, будто он горюет. Но он всегда выглядит так. Медведь единственный из известных мне котов, у которых постоянно такое выражение, словно он вот-вот расплачется. Джанета он не любил, но терпел, как терпел бы ранимый интеллектуал банального, легкомысленного собрата. Будет ли он тосковать по Джанету? Не исключено. Но мне кажется, что Медведь каким-то загадочным всеведующим образом уже давно знал, что должно случиться.

Я вошел в дом, сел рядом и в очередной раз удивился, насколько красиво он состарился. Правда, уши выглядели так, словно кончики погрыз огромный кролик, перепутав с черными листьями салата. Но хотя в его глазах таилась печаль, они лучились светом, а шерстка лоснилась сильнее, чем когда я с ним познакомился. Я взял кота на руки, и он крепко прижался ко мне, точно отгораживаясь от смерти. Это, вероятно, не имело никакого отношения к трагизму момента. Медведь всегда льнул к груди тех, кого любил, будто таким образом держался за жизнь.

— Надо же, — однажды сказал мне фолк-музыкант Майкл, некоторое время ухаживавший за котом. — Подобных острых ощущений, как в тот раз, когда впервые приласкал его, я с кошками не испытывал.

Это было десять лет назад, но я до сих пор ежедневно чувствую то же самое.

— Теперь нас осталось четверо, — прошептал я, и кот замурлыкал.

* * *

На следующий день после проведенного с отзывчивыми друзьями вечера в Норидже я заметил нечто странное: рвота за задней дверью исчезла, не оставив ни малейших следов своего долгого пребывания. Мэри и Уилл могут радоваться и считать себя реабилитированными. Но когда она пропала? Уже вчера? Я не знал, потому что вчера, в горе, не обратил внимания. Кто-то скажет: виной всему дождь — смыл рвоту. Но в последние недели прошло несколько ливней, и ничто не менялось. Мне это показалось подозрительным. Вчера у меня за дверью лежала груда рвоты, и по соседству не находилось ни одной голодной лисы, пожелавшей слизнуть ее. Но вот умирает кот, некогда подружившийся с остро нуждавшейся в пище отощавшей старой лисой, и на следующий день я больше не нахожу рвоты.

Вот еще одно утешение наряду с тем, что Джанет страдал недолго. В последующие дни я старался сосредоточиться на этой позитивной мысли: кот наконец воссоединился со своим старым, впрочем, не таким уж и старым, пушистохвостым другом из Лондона. Воображение рисовало картину: покинувшая тело бессмертная душа Джанета карабкается на яблоню и замечает, как бессмертная душа лисы семенит через поляну.