Читать книгу "Алеша - Анри Труайя"

– Двадцать су за каждую, – сказал он. – Это недорого!

Алексей отказался. У него не было денег, и, кроме того, он стеснялся обнаружить перед Паскье низменный интерес к женской анатомии. Тьерри Гозелен, казалось, игнорировал проблемы секса. Во всяком случае, никогда не говорил о них. Конечно же из-за убогости. Он был всего лишь сгустком ума. Поднявшись вверх по бульвару, Паскье повернул направо, на авеню Руль.

Избавившись от него, Алексей вновь подумал о «Джиннах», принесших ему такую хорошую оценку. После второго места за сочинение по французскому это был еще один успех на этой неделе. Если бы его результаты по другим предметам, особенно по математике и латыни, не были столь незначительными, он бы смог соперничать с Тьерри Гозеленом. Однако хотел ли он этого на самом деле? Ему достаточно было находиться в тени друга.

Вернувшись домой, он застал только мать, занятую приготовлением обеда. Заведомо непринужденным тоном Алексей объявил о своем новом успехе. Она поздравила его, поцеловала и сказала, что если он по-настоящему любит поэзию, то никогда не потеряется в жизни.

– Знаешь, – сказала она, – когда мне бывает особенно трудно или грустно, я читаю стихотворения Пушкина, и все проходит!

И для того, чтобы убедить его в этом, прочла стихотворение об одиночестве и скуке, которые испытывал Пушкин во время снежной бури в своем деревенском доме. В который раз она намеренно пыталась разбудить в сыне интерес к русской литературе. У нее был мелодичный голос и великолепная дикция, однако Алексей остался равнодушным к красоте языка, лелеявшего его детство. Он бы охотно отказался разговаривать на нем. Привязанность матери ко всему, что касалось России: речи, музыке, привычкам, кухне, воспоминаниям… – показалась ему вдруг немного смешной… Слушая, как она читает стихи, он чувствовал странную угрозу своей независимости. Это походило на то, как если бы она хотела заставить его съесть нелюбимый десерт под предлогом того, что всем остальным он нравится. Что будет он делать с какими-то Пушкиным, Лермонтовым, Толстым, когда перед ним вся литература Франции? Он не сменит французскую реальность на русский мираж! Было бы обманом провозгласить себя человеком, принадлежавшим одновременно двум родинам. Можно быть гражданином только одной земли, обладать только одним наследием. А для него это наследие было связано с Мольером, Расином, Лафонтеном, Бальзаком, Гюго… Он, конечно, не прочитал у них всего – до этого далеко! – но их имена с утра до вечера звучали в нем. Они были частью воздуха, которым дышали в лицее. А его родители – люди не только другой страны, но и другого времени. У них больше не было ни корней, ни будущего. Их сын отказывался быть потерпевшим кораблекрушение, как они, и это совершенно естественно. Он повернется спиной к призрачной России и пойдет вперед по твердой французской земле. Это было для него вопросом жизни и смерти. Мать наконец замолчала. Он смотрел на нее – сияющую, вдохновленную прошлым – и жалел ее.

– Тебе понравилось? – спросила она весело.

– Очень, – пробормотал он, неловко улыбнувшись.

– Пушкин написал это стихотворение, вспоминая ссылку в Михайловском, где он в уединении жил со своей старой няней.

– А!

– Это такой поэт! Даже больше чем поэт, друг, друг всех русских! Он умер восемьдесят семь лет назад, а мне кажется, что он здесь, за дверью, что сейчас войдет и заговорит со мной… Странно!..

– Да, да, – разочарованно вздохнул Алексей.

И добавил так, как если бы речь шла о незначительной для него новости:

– Знаешь, завтра я приглашен к Тьерри Гозелену.

Мать на мгновение удивилась – в глазах ее промелькнуло беспокойство, – затем, улыбнувшись, сказала:

– Тьерри Гозелен – это твой горбатый друг?

– Да.

– Хорошо, Алеша! Но у тебя ничего нет подходящего из одежды. Я отпущу рукава твоего голубого костюма.

III

Алексей застыл от долгой неподвижности и задумался. От приторного запаха ладана немного кружилась голова. Перед глазами мелькали тысячи огоньков свечей, блистала византийская позолота иконостаса. Где-то в вышине, под сводами храма терялся мощный, волнующий сердце голос хора. Он не мог сосредоточиться на молитве. Взгляд его скользил от огромного бородатого священника в колышущейся ризе к толпе верующих, тесно стоявших рядом друг с другом и медленно время от времени осенявших себя крестным знамением. Никого, кроме русских. Здесь наконец они были у себя дома. Франция осталась за стенами храма. Крапивины не были глубоко верующими, однако часто по воскресеньям отправлялись в православную церковь на улице Дарю и требовали, чтобы сын был вместе с ними. Алексей догадывался, что родители ходили в церковь не столько для исполнения своего религиозного долга, сколько для того, чтобы побыть среди соотечественников. Они стояли среди изгнанных, плечом к плечу с ними. Их объединяли одна вера, одна нужда, одна надежда.

Когда над склоненными головами раздались последние слова священника, толпа покорно направилась к выходу. В саду объединились в группки. Приветствовали друг друга. Обменивались последними новостями эмиграции. Наблюдая это беспорядочное движение, Алексей думал о лицее. Здесь, как и там, был перерыв. Но перерыв мирный, без крика, беготни, игры в мяч. Перерыв взрослых, перерыв, во время которого говорили только по-русски.

У ограды к Крапивиным присоединились несколько знакомых. Алексей торопился вернуться домой к обеду. Сегодня во второй половине дня у него назначена встреча с Тьерри Гозеленом. Все остальное его не интересовало. Он нервничал, слушая, как родители вновь и вновь обсуждали смерть Ленина. Все возмущались грандиозными похоронами, устроенными этому «антихристу», мавзолеем на Красной площади, поклонением набальзамированному трупу. И наконец, верхом оскорбления было решение Советов переименовать Петроград в Ленинград!

– Петр Великий гениально задумал этот город, – сказал Георгий Павлович. – А что с ним сделал Ленин? Город голодает, обезображен, раздавлен полицейским террором. Ленин не имеет на него никакого права!

– Я считаю – что переименовать Петроград в Ленинград – значит плюнуть в лицо Святой Руси! – подхватил господин Болотов.

– Не понимаю, как жители Петрограда согласились на это! – пропищала крупная дама в шляпке с перьями.

– А что могут сделать эти несчастные? – вздохнула Елена Федоровна. – Они на крючке. Недовольных забирает ЧК.

К кружку подходили все новые и новые люди. Их лица разгорячились, покраснели. Некоторые утверждали, будто бы из верных источников знали, что Англия собирается признать СССР.

– Англичане никогда не были нашими друзьями, – отрезал Георгий Павлович. – Что касается Франции, то я спокоен. Она не последует их примеру!

– Подождите, пока левые придут к власти, тогда и посмотрим! – воскликнул господин Болотов.

Разошлись около двух. Алексей изнемогал от усталости. Он наспех пообедал, торопясь приготовиться к важной встрече. Надел голубой костюм, рукава которого отпустила мать, и посмотрелся в зеркало. Лицо не понравилось ему. Слишком тонкие черты, мягкий подбородок, зеленые влажные глаза и светлые, зачесанные назад «под дезертира» волосы. Он мечтал, конечно, походить на американского актера Дугласа Фербенкса, однако решил, что ему далеко до него. Хотя любой недостаток можно восполнить умом. Примеры? Тьерри Гозелен! Он не был красив, однако властвовал над всем классом.