Читать книгу "AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский"

Кадетское житьё тоже не слишком баловало развлечениями. Зато по выпуске Фёдора Ивановича определили поручиком в лейб-гвардии Преображенский Его Величества полк. Молодой пехотный офицер только-только принялся вкушать прелести светской жизни, как вынужденный побег на долгих три года заставил его забыть о балах и журфиксах.

Теперь граф жадно навёрстывал упущенное.

— Фёдор Иванович, голубчик! Мы наслышаны о вашем, так сказать… — начал старый князь NN, а гости стали подходить поближе и обступать обоих. — Возможно, вы будете настолько любезны… если можно… несколько слов…

— К чему же слова? — весело прервал его граф. — Желаете взглянуть? Извольте, я готов!

Фёдор Иванович сбросил на руки лакею чёрный сюртук, распустил шейный платок, вынул из-под рубашки и снял через голову золотую цепь, на которой висел образ в окладе размером с детскую ладонь.

— Кто у него там? — поинтересовалась немолодая дама с черепаховым лорнетом.

— Святой Спиридон, — негромко ответил Фёдор Петрович, принимая образ от кузена.

— Покровитель пастухов и бездомных? — хмыкнул долговязый субтильный молодой человек. — Странно… А другой кто?

Фёдор Петрович промолчал о втором бережно снятом образе, разглядеть который никому не удалось. Заметили только, что это большой овальный медальон.

Тут Фёдор Иванович как-то очень ловко и быстро скинул рубашку, и все ахнули, а одна maman веером стыдливо прикрыла зардевшейся юной дочери глаза. Причиной всеобщего изумления была не внезапная нагота графа, и не скульптурное великолепие его могучего торса так потрясло гостей. Открывшееся тело от запястий и до ключиц покрывала сплошная татуировка — по слухам, сделанная у дикарей на Вашингтоновых островах.

Посередине груди Фёдора Ивановича расположилась большая пёстрая птица, которая сидела в кольце из странных мелких значков. Вкруг неё переплетались красно-синие узоры; бежали по рёбрам и через плечи на спину, змеились по рукам…

Наслаждаясь эффектом невероятного зрелища, граф тыкал пальцем в татуировки и пояснял:

— Каждый такой рисунок своё значение имеет. Каждый называется по-особому. Вот, скажем, мата-комоэ. Мёртвые глаза, то есть. Их накалывают за убитых врагов. Смотрите: особенно ценно, если мата-комоэ объединяется с эната. Так на тамошних островах людей называют. У большинства это означает, что ты не только убил своего врага, но и съел…

Толстой озорно глянул на оторопевшую публику. Стыдливая maman тихо охнула, выронила веер и готова была повалиться в обмороке. Дочь этого даже не заметила, оставив родительницу заботам лакеев, и продолжала пожирать взглядом рельефы замысловатого орнамента на мускулистом теле графа.

Довольный успехом Фёдор Иванович рассказал про изогнутые наподобие радуги полосы каке на рёбрах; про зигзаги нихо-пиата, изображающие зубы акулы; про магический рисунок сетки умахока, защищающий грудь воина, и ювелирно наколотые браслеты вибу…

— Это не все рисунки, — продолжил он, — и если вам, князь, и вашим гостям будет угодно, я мог бы показать остальные… где-нибудь в комнатах наверху. Имея перед глазами произведение искусства, желательно, я полагаю, видеть его целиком, а не частично. Надеюсь, дамы простят нас?

Под женскими взглядами, полными зависти, мужчины спешно покинули гостиную. Вслед за хозяином дома они отправились в верхний этаж смотреть на графа, который изъявил желание полностью обнажиться и представить дикарскую роспись во всём неприкрытом великолепии.

— Прошу вас, прошу! — Княгиня NN пыталась отвлечь внимание брошенных женщин. — Играем в карты!

Но даже оказавшись за картами, дамы не столько играли, сколько обменивались двусмысленными замечаниями по поводу увиденного. Обсудили и своеобразные манеры графа Толстого, и скульптурную красоту его тела, и будто невзначай упомянутых съеденных врагов… Чуть поспорили, не позволяя себе выходить за рамки приличий, — и оставили особенно смелые мнения для обсуждения после, шёпотом в узком кругу.

Карты и очередная выходка Фёдора Ивановича вызвали в памяти дам одну историю, которая взбудоражила Москву, а следом и Петербург всего несколько лет назад. Тогда блестящий светский шалопай, прозванный cosa-rara — редкая штучка, — князь Александр Николаевич Голицын играл по-крупному с другим бесшабашным кутилой по прозванию le comte Léon — гетманским сыном графом Львом Кирилловичем Разумовским. Фантастические празднества, которые закатывал le comte Léon у себя в доме на Тверской и в имении Петровско-Разумовское, делались притчей всей первопрестольной.

После одного такого загула князь и граф оказались за карточным столом; cosa-rara поставил на кон свою жену, княгиню Марию Григорьевну, — и проиграл. Вышел редкий скандал, и даже несколько лет спустя дамы не отказывали себе в удовольствии вспомнить развод проигранной княгини с князем и её новое замужество.

К нескорому возвращению мужчин косточки московским светским львам со львицами уже были перемыты, и даже сплетни посвежее заканчивались.

— Во что здесь нынче играют? — между прочим осведомился Фёдор Иванович. Он уже вернул своему туалету прежний вид; образ святого Спиридона и таинственный овальный медальон снова покоились на груди под рубашкой.

Играли в вист, который давным-давно числился унылым развлечением степенных и солидных людей; играли в ломбер… Граф скривился. С тех давних пор, как он впервые сел за карточный стол, выигрывать и проигрывать ему доводилось немалые суммы. Из проигрышей выпутывался; когда же были деньги — не считал, а тратил на новую игру и кутёж. Притом игры предпочитал не солидные, коммерческие — вроде тех же виста с ломбером, — но азартные, где характер Фёдора Ивановича давал ему преимущество над любым противником. Своим напором граф побеждал порой даже чужое игрецкое счастье.

Толстой отдавал предпочтение гальбе-цвельфе, квинтичу, фараону — любой игре, где надо прикупать карты. Ещё в кадетском корпусе картёжные совместники заметили стратегмы Фёдора Ивановича. Недолго поиграв с человеком, Толстой разгадывал его характер и игру. Он узнавал по лицу, к каким мастям или картам противник прикупает, а сам оставался загадкой, поскольку физиономией владел по произволу.

Граф ещё раздумывал, стоит ли ему играть у когда за его спиною спокойный голос произнёс несколько рифмованных строк.

Здесь обиталище для тех определенно, Кто может в ломбере с воздержностью играть; И если так себя кто может воздержать, Что без четырех игр и карт не покупает, А без пяти в свой век санпрáндер не играет…

Матушка Фёдора Ивановича происходила из рода Майковых, так что стихи предка своего, Василия Майкова, граф знал не худо. Он обернулся и окинул взглядом того, кто цитировал из комического «Игрока ломбера», — господина немногим старше себя, лет тридцати. Тот сразу расположил к себе Фёдора Ивановича приятной наружностью, одеждой без вычурности и военной выправкой.