Читать книгу "Философия элегантности - Магги Руфф"

Парижское кафе, 1930

И на какую-то секунду застывали обращенные в ее сторону лица, и хотя глаза изо всех сил старались сохранить безразличное выражение, все равно загорались любопытством, стаканы и ложки замирали на половине пути, подрагивали спички в пальцах, с кончика сигареты срывался столбик пепла – прошла женщина!

На фоне окна, в контражуре, четко вырисовывается профиль маркизы де П., ее шляпа смело сдвинута таким образом, что ясно видна чистая линия лба. Чуть улыбающиеся глаза с вежливой рассеянностью скользят по залу, но тем не менее подмечают буквально все. Мадам М.-де-Г., сидящая в противоположном углу, прячет свое личико матового оттенка в меховую накидку, и возле ее щек бьются, как два маленьких сердца, серьги из белого жемчуга. Возле нее, в шляпке последнего фасона от Ребу[7], расположилась мадам де Р., а серо-голубая тушь на ресницах выгодно оттеняет неповторимый цвет ее глаз.

Модница в шляпе и боа, ок. 1905 года

Мадам Р.Ф., которая всегда на виду и вокруг которой всегда оживление, сверкает перьями и металлическим колье, вплетенными в прическу, согласно последнему писку моды этого сезона. Мадам М. входит так стремительно, что создается впечатление, будто она заскочила на минутку и собирается идти дальше по своим делам. Она щедро рассыпает приветствия, кому – кивком головы, кому – рукопожатием, кому – словесно. Плиссированная юбка вальсирует вокруг ее стройных ног, воздух приходит в движение и вибрирует вокруг фигурки, на головке гордо красуется шляпка, историю покупки которой за двадцать два с половиной франка в Галери Лафайет она пересказывает с очаровательным чувством юмора.

Парижская мода, 1916

В огромном кресле устроилась мадам Д., очень маленького роста и прямой спиной, с прической из тысячи мелких седых буклей, она смотрит строго, растянув губы в улыбку.

Мадам А., высокая, тоненькая, хрупкая, носит одежду самого строгого покроя в этом году, что подчеркивает ее худобу. Мадам П. Ж., вместе со своей всепоглощающей молодостью впускает в зал легкий ветерок, который играет ее золотисто-каштановыми локонами, не желающими скрываться под шляпкой. Она не желает носить ничего, что сковывает, ограничивает и плотно облегает фигуру. Она вся – размах, движение, свобода, полет в пространстве.

Парижское кафе, начало XX века. Из коллекции Е. В. Лаврентьевой

Возле камина мадам де М. в необъятном манто, которое непостижимым образом выдерживает ее хрупкая фигурка, пересказывает собравшимся подробности предстоящего светского раута по случаю какого-то празднества. Мадам Ц., чуть наклонив голову вперед, слегка закрыв подбородком ожерелье черного жемчуга, с озабоченным видом провожала глазами только что вошедшую баронессу де Л., пытаясь угадать имя ее портного.

Баронесса де Р., выбрав такое место в уголке зала, что ее почти не было видно, курила с задумчивым видом и грацией, которая любому ее движению придавала необыкновенную поэзию. Она останавливала на ком-нибудь свой вдумчивый меланхоличный взгляд и тут же отводила его прочь. Совершенство ее одежды несколько скрадывалось, поскольку все затмевала ее необыкновенная грация.

Модная прическа, Париж, 1912

Проходят минуты… неповторимые, бесценные… Повторятся ли когда-нибудь мгновения, хоть немного похожие на эти? Ответ целиком зависит от этих женщин. Одна за другой они плавно встают со своих мест и не спеша, чтобы не разрушить резким движением гармонию момента, направляются к выходу, и след их тут же растворяется в пространстве, как полет птиц. Вместо них, согласно строгому закону непрекращающейся заменяемости, придут другие, и уже никогда не будет таких же весенних дней в точно таком же отеле «Ритц».

Улица де ла Пэ, главная улица парижской моды, 1900

И я тоже встаю и медленно выхожу на улицу, ненадолго задерживаясь на тротуаре. С улицы де ла Пэ до меня доносится молодой смех и шум быстрых ног, бегущих в модные ателье, находящиеся на этой улице. Любопытно понаблюдать за этим оживлением, за этой прелестной толчеей. Через секунду я уже рассматриваю с десяток шляпок последних фасонов, модных сумочек, маленький воротничок, который произвел настоящий фурор, и пояс, выбившийся в фавориты.

Элегантная молодежь оценивает парижские витрины, собирает лучшие образцы наступающих сезонов, как будто специально для того, чтобы продемонстрировать их нам. А мы, дабы спасти их от забвения и быстрой смерти, давали этим периодам названия: Сезон больших дамских сумочек, или Сезон низких каблуков, или Сезон фиалок, Сезон роз или Сезон тюрбанов, Сезон болеро.

У неба – нежный фиолетовый оттенок, а в воздухе, в его особой прозрачности растворено множество звуков. Серый цвет каменных зданий, обрамляющих площадь Согласия (де ля Конкорд), обретает свой голос с наступлением вечера, который медленно, словно нехотя, спускается на город. И вот уже лошади Марли, погружаясь в темноту, все больше походят на фантастических существ. Тогда я медленно иду по ласковой каштановой аллее к Елисейским Полям. Кукольный театр закрыт. С этим местом связаны ностальгические воспоминания раннего детства всех парижан.

На Елисейских Полях движение такое плотное, что иногда машины останавливаются, не имея возможности ехать дальше, и тогда в одной или в другой из них мне на минуту становится видно лицо сидящей внутри женщины, лицо, которое освещает полумрак салона автомобиля. Там они чувствуют себя как дома. Они снимают со своего лица маску, предназначенную для внешнего мира, ту безличную маску, которую каждая выбирает по своему вкусу, чтобы предъявить ее свету. Лица в полутьме автомобилей – их настоящие лица. Иногда они улыбаются своим воспоминаниям, иногда выглядят очень усталыми, с закрытыми глазами, иногда на лицах читается беспокойство, видимо, вернулись мысли, которые были вынуждены отогнать на несколько часов, иногда они раздражены, иногда торжествуют. Одна женщина рассеянно пудрится или курит, другая приблизила лицо к оконному стеклу, третья лениво откинулась на подушки. Они доверились одиночеству, как объятиям верного друга. Машины удаляются, увозя своих пассажирок в неизвестном мне направлении, в таинственные неизвестные дома, и улица без них мне кажется опустевшей и обедневшей. Вернувшись к себе, я еще некоторое время стою на балконе под открытым небом.