Читать книгу "Основано на реальных событиях - Дельфина де Виган"

Через некоторое время Л. поднялась с дивана и снова принялась танцевать среди десятка других гостей, протиснувшись между ними так, чтобы оказаться лицом ко мне. Сегодня, учитывая то, что произошло, я не сомневаюсь, что эту сцену следует понимать как демонстрацию соблазнения, да она мне таковой и представляется, но тогда речь шла скорее о некой игре между нею и мной, неком молчаливом сговоре. Что-то интриговало, занимало меня. Л. иногда прикрывала глаза, движения ее тела были исполнены сдержанной, непоказной чувственности. Л. была красива, и мужчины смотрели на нее, я пыталась перехватить мужской взгляд на нее, уловить момент, когда этот взгляд смутится. Я чувствительна к женской красоте и была такой всегда. Мне нравится смотреть на женщин, восхищаться ими, пытаться вообразить, какой изгиб, какая ложбинка, какая впадинка, какой легкий дефект произношения, какое несовершенство вызывает у них желание.

Л. танцевала почти неподвижно, ее стан тихонько колыхался в такт музыке, улавливал каждую ноту, каждый нюанс; ее ноги теперь были словно приклеены к полу и больше не двигались. Л. была стеблем, лианой, подчиняющейся дуновению, ритму. И смотреть на это было так прекрасно.

Позже, и теперь мне уже не удается установить связь между этими двумя моментами, мы с Л. оказались сидящими в кухне за столом перед бутылкой водки. Иногда я припоминаю, что какие-то люди, которых я не знала, приходили поговорить со мной, я провела с ними недолгое время, а потом Л. протянула мне руку, приглашая снова танцевать. Натали я потеряла из виду, наверное, она ушла домой. Народу было много, на вечеринке царило веселье.

Не знаю, с чего вдруг мне вздумалось рассказать Л. о женщине на Книжном салоне, о своих угрызениях совести, о не покидающем меня горьком послевкусии. Я непрестанно вспоминала ту встречу, свою реакцию. Было в этой сцене что-то, что вызывало мое негодование, что не было мной. Я была лишена всякой возможности догнать ту женщину, принести ей извинения, подписать для нее свою книгу. Что случилось, то случилось, дело сделано, и нет ни малейшего шанса все отыграть назад.

– На самом деле, вас беспокоит не только то, что эта женщина оскорблена, что она, быть может, проделала долгий путь, чтобы повидать вас, оставила детей на сестру, поссорилась с мужем, который намеревался вместе с ней отправиться за покупками и не понимал, почему ей так важно увидеться с вами. Нет, вас на самом деле преследует мысль о том, что теперь эта женщина может разлюбить вас.

Голос у нее был мягкий, без иронии.

– Наверное, – согласилась я.

– Думаю, у вас сейчас непростое время. Комментарии, реакции, этот внезапный свет. Думаю, здесь может быть риск провала.

Я попыталась возразить: все же не стоит преувеличивать.

Она продолжала:

– Тем не менее иногда вы должны чувствовать себя очень одинокой, как если бы вы оказались совершенно голой в свете фар посреди дороги.

Я оторопело смотрела на Л. Именно так я себя и чувствовала, «совершенно голой посреди дороги», и именно такими словами я несколькими днями раньше это сформулировала. С кем я поделилась? Со своей издательницей? С журналистом? Как Л. могла использовать в точности те выражения, которые употребила я? Разве что я кому-то сказала?

Я и теперь не знаю, повторила Л. в тот вечер слова, которые где-то прочла либо которые ей передали, или в самом деле она догадалась.

Мне следовало сразу понять, что Л. обладает невероятным «чувством Другого», даром найти верные слова, сказать каждому то, что он хочет услышать. Л. всегда без промедления задавала самый уместный вопрос или бросала реплику, доказывавшую собеседнику, что лишь она одна способна понять его и поддержать. Л. могла не только с первого взгляда определить причину смятения, но, главное, найти трещину, имеющуюся в каждом из нас, как бы глубоко она ни залегала.

Помнится, я обрисовала Л. свое представление об успехе, без всяких уловок, уверенная, что мои слова не будут поняты превратно. С моей точки зрения, успех книги – это несчастный случай. В прямом смысле. Внезапное неожиданное событие, спровоцированное непредвиденным стечением различных невозможных факторов. Только не следует искать в моих словах ложной скромности, разумеется, сама книга тоже играет роль в этой истории, но она представляет лишь один из параметров. Другие книги потенциально тоже имели бы подобный успех, и даже более значительный, но для них обстоятельства сложились не столь благоприятно, недостало того или иного параметра.

Л. не сводила с меня глаз.

– Несчастный случай, – снова заговорила она, особенно выделив эти слова, чтобы дать понять, что не она первая их сказала, – причина повреждений, порой необратимых, не так ли?

Я допила водку, которую она несколько раз подливала мне в рюмку. Я не была пьяна, наоборот, мне казалось, что я достигла того уровня сознания, в каком редко бывала. Было очень поздно, вечеринка внезапно закончилась, все разошлись. Мы были одни в кухне, где еще минуту назад было полно народу. Прежде чем ответить ей, я улыбнулась.

– Да, именно так. Успех книги – это несчастный случай, в котором нельзя не пострадать, однако жаловаться было бы недостойно. В этом я уверена.

Мы взяли одно такси, Л. настояла, ей несложно меня подбросить, это ей по пути, даже не придется делать крюк.

В машине мы молчали. Я ощущала, как мной овладевает усталость, давит на затылок, постепенно сковывает все члены.

Водитель остановился перед моим домом.

Л. погладила меня по щеке.

Я часто вспоминала этот ее жест, в нем были симпатия, нежность, возможно, желание.

А может, и ничего. Потому что, по правде говоря, я ничего об Л. не знаю и никогда ничего не знала.

Я вышла из машины, поднялась по лестнице и, не раздеваясь, рухнула в постель.

* * *

Я смутно помню последующие дни. Разумеется, у меня оставались какие-то обязательства: встречи в книжных магазинах, медиатеках, выступления в школах. Я попыталась сократить поездки по провинциям до одной в неделю, чтобы быть со своими детьми, и предполагала завершить все к концу мая. Наступает момент, когда требуется тишина, чтобы вновь взяться за работу, вернуться к привычному ритму жизни. Я одновременно желала этого и страшилась, но я положилась на судьбу и отказывалась от всех приглашений после назначенного мною самой срока.

Как-то в пятницу вечером, возвратившись домой после двухдневного отсутствия (меня в Женеве принимал кружок любителей чтения), я обнаружила в почтовом ящике среди счетов какое-то письмо. В нижней части конверта была наклейка с напечатанными на ней моим именем и адресом.

Поэтому я решила, что это рекламная рассылка, и едва не выбросила его, даже не заглянув внутрь. Однако одна деталь привлекла мое внимание. На наклейке крупно значился номер моей квартиры – чего никогда не бывало ни на одном официальном почтовом отправлении. Я и сама долгое время не ведала о его существовании. На самом деле его можно было обнаружить на бронзовой табличке, прибитой к стене в общем коридоре, слева, примерно в метре от каждой входной двери, рядом со старыми табличками почтового ведомства. Мне потребовалось много лет, прежде чем я заметила ее. Номер моей квартиры – восемь, у моих соседей – пять, подобное отсутствие логики, на мой взгляд, лишь усиливало эффект таинственности.