Читать книгу "Пропавшие девочки - Лорен Оливер"

Но мама оказалась права. В конце концов она пригласила кого-то осмотреть фундамент. Выяснилось, что почва осела и наш дом накренился на полдюйма влево. Недостаточно, чтобы увидеть, но достаточно, чтобы почувствовать.

Но сегодня дом выглядит кривобоким больше, чем когда-либо.

Мама так и не удосужилась поменять зимнюю дверь на сетку. Мне приходится налечь на ручку, чтобы она открылась. В холле темно. Воздух кажется немного застоявшимся. Несколько коробок «Федекс» свалены в кучу под столом, а в самом центре на полу брошены заляпанные грязью резиновые сапоги для сада, которые я не узнаю. Перкинс, наш шестнадцатилетний кот, издает жалобное «мяу» и бежит через холл, чтобы потереться о мои лодыжки. Хоть кто-то рад меня видеть.

– Привет, – кричу я, сбитая с толку и смущенная тем, что чувствую себя так неловко, словно я чужая в этом доме.

– Я здесь, Ник! – Мамин голос из-за стен звучит слабо, словно замурованный там.

Я бросаю сумки в холле, тщательно избегая брызг грязи, и направляюсь на кухню, по пути все время представляя себе Дару: Дара болтает по телефону, Дара с ногами забралась на подоконник, Дара с новыми цветными прядями в волосах. Глаза Дары, прозрачные, словно вода в бассейне, и ее нос – курносая кнопка (за такой многие дорого заплатили бы), Дара ждет меня, готовая простить.

Но на кухне я застаю маму в одиночестве. Что ж. Либо Дары нет дома, либо она не посчитала нужным удостоить меня своим присутствием.

– Ник. – Мама кажется удивленной при виде меня, хотя, само собой, она слышала, как я вошла, и ждала моего приезда все утро.

– Ты слишком худенькая, – произносит она, обнимая меня. А затем: – Я очень разочаровалась в тебе.

– Да уж… – Я сажусь за стол, заваленный старыми газетами. На нем две полупустые кружки, кофе в которых уже подернулся молочно-белой пленкой, и тарелка с недоеденным сэндвичем. – Папа сказал.

– Серьезно, Ник. Купаться голышом? – Мама пытается провести неодобрительную родительскую беседу, но она далеко не так убедительна, как отец. Она – словно актриса, которой уже наскучила своя роль.

– У нас всех и так уже достаточно проблем. Я не хочу волноваться еще и о тебе.

А вот и она, мерцающая между нами, будто мираж: Дара в коротких шортах и на высоких каблуках, толстый слой туши для ресниц немного осыпался на щеки. Дара смеется, она всегда смеется и просит нас не волноваться, с ней ничего не случится, она никогда не пьет, хоть от нее и пахнет вовсю ванильной водкой. Дара – наша красавица, Дара – всеобщая любимица, Дара – сложный ребенок, которого все обожают. Моя маленькая сестричка.

– Вот и не нужно, – говорю я резко.

Мама вздыхает и садится напротив меня. После аварии она стала выглядеть лет на сто. Ее кожа бледная и сухая, под глазами синяки и мешки. Корни волос не прокрашены. На секунду мне в голову приходит ужасная, жестокая мысль:

«Неудивительно, что папа ушел».

Но я знаю, что это нечестно. Он ушел еще до того, как началось все это дерьмо. Я миллион раз пыталась понять его, но так и не смогла. Нет, после – понятно. Когда Даре поставили металлические спицы в коленные чашечки и она поклялась, что больше никогда не заговорит со мной. Когда мама стала молчать неделями и принимать снотворное каждый вечер, а потом просыпаться слишком слабой, чтобы идти на работу, а больничные счета все сыпались и сыпались на нас, словно осенние листья после урагана.

Но чем мы не устраивали его до всего этого?

– Извини за беспорядок. – Мама жестом обводит обеденный стол, подоконник, заваленный почтой, и рабочую зону, где помимо почты лежат сумки из супермаркета, наполовину распакованные и забытые.

– Столько разных дел все время. С тех пор, как я снова начала работать…

– Все в порядке. – Ненавижу слушать, как мама извиняется. После аварии она только и делает, что извиняется. Когда я очнулась в больнице, она обнимала меня и укачивала, словно младенца, снова и снова повторяя одно и то же слово: «Прости». Как будто она могла что-то изменить. Когда она извиняется за то, в чем не виновата, мне становится еще хуже.

Это я вела ту машину.

Мама прочищает горло.

– Теперь, когда ты дома, чем ты думаешь заняться летом?

– Ты о чем?

Я тянусь через стол и откусываю кусочек ее тоста. Черствый. Я выплевываю его в скомканную салфетку, и мама даже не отчитывает меня за это.

– У меня еще остались неотработанные смены в «Палладиуме». Мне нужно только взять машину Дары и…

– Ни за что. Ты ни в коем случае не вернешься в «Палладиум», – мама внезапно превращается в себя прежнюю: в директора-одной-из-лучших-государственных-школ-округа-Шорлайн Каунти. В маму, которая пресекала драки между старшеклассниками и заставляла родителей, уклоняющихся от своих обязанностей, взяться за ум или хотя бы притвориться. – И водить ты тоже не будешь.

Мою кожу покалывает от злости.

– Ты это несерьезно.

В начале лета я устроилась работать в торговый киоск в «Палладиуме», кинотеатре в «Бевел Молл», совсем рядом с Мейн Хайтс. Самая простая и самая тупая работа на свете. Большую часть времени во всем торговом центре пусто, если не считать мамашек в Спандексе, толкающих перед собой детские коляски. Но даже если они и приходят в «Палладиум», они никогда не заказывают ничего, кроме колы. Так что мне просто нужно являться на работу, и за это я получаю десять с половиной долларов в час.

– Я чертовски серьезна. – Мама кладет руки на стол и сжимает их так сильно, что я вижу каждую косточку. – Мы с твоим отцом считаем, что этим летом тебе нужно немного больше порядка, – говорит она. Просто удивительно, что мои родители могут на время перестать друг друга ненавидеть только для того, чтобы сплотиться против меня. – Тебе нужно чем-то занять себя.

Занять себя. Или мотивировать себя. Для родителей это означает: все время быть под присмотром и сходить с ума от скуки.

– Я достаточно занята в «Палладиуме», – отвечаю я. И это откровенная ложь.

– Ты перемешиваешь попкорн с маслом, Ники, – говорит мама.

Между ее бровей появляется линия, как будто кто-то прижал палец к ее коже.

«Не всегда», – едва не произношу я.

Она встает, немного плотнее запахивая халат. Летом она ведет уроки в школе с понедельника по четверг. Но сегодня пятница, видимо поэтому она и не потрудилась переодеться, хотя на часах уже больше двух.

– Я поговорила с мистером Уилкоксом, – говорит она.

– Нет. – Покалывание превращается в настоящую панику.

Грег Уилкокс – странноватый мужик в годах, который раньше преподавал математику в маминой школе, а потом сменил профессию и стал управляющим «Фэнтази Лэнд», самого старого и пресного парка развлечений в мире. Но поскольку такое название больше подошло бы стрип-клубу, все называют парк просто «ФэнЛэнд».