Читать книгу "Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской"

Пожалуй, только у нескольких «фигурантов» из числа первых лиц не было на этот счет никаких иллюзий. Это в первую очередь относилось к Тухачевскому и пустившему буквально накануне ареста себе пулю в лоб Я. Гамарнику. Последний застрелился после того, как узнал, что во время обыска на квартире одного из арестованных офицеров Красной Армии чекисты обнаружили фотокопию документа из досье царской охранки. Досье представляло собой агентурную папку из петербургского архива Охранки на своего многолетнего сотрудника по кличке «Коба-Рябой», или «в миру» – «Иосиф Виссарионов Джугашвили». За этой чудом все время ускользавшей от него папкой Сталин охотился с 1912 г ., когда в своей двойной карьере жандармского агента и быстро двигавшегося в гору функционера РСДРП сделал однозначный выбор в пользу политической карьеры в стане большевиков. Пробежав глазами переданный ему чекистами текст, Сталин мгновенно понял, что сведения о его темном «революционном прошлом» наверняка попали в руки армейской верхушки, которую он мысленно укладывал в понятие «гнездо Тухачевского». И, надо отдать должное, угадал. Потому что материалы из его агентурной папки несколько дней спустя были обнаружены в стальном сейфе при обыске квартиры Гамарника. Теперь Сталину стало совершенно ясно, какая опасность и откуда ему грозит. Поэтому он решил не оставлять в живых ни одного из тех, кто видел или мог видеть уличающие его документы…

Так что кто-кто, а Тухачевский уже знал, кого на самом деле имел он и его единомышленники в главных судьях. Рассчитывать при этом на пощаду было наивностью. Не зря маршал демонстративно отказался на суде что-либо говорить.

Отказался склониться на этом мероприятии и Примаков, который не только сам отказался выступать, но и резко оборвал горячо оправдывавшегося Якира: «Брось, Иона, перед кем бисер мечешь!» Примакова, бывшего лихого командира корпуса червонного казачества, которому в Гражданскую будущий Вождь помог разжиться конской сбруей, еще до суда привезли к Сталину. После «беседы по душам» бывшему комкору стало ясно: всех их приговорили еще до ареста…

А Якир, известный своей беспримерной храбростью и самообладанием в бою, все пытался втолковать кремлевскому «небожителю», что его совесть чиста. Даже осознавая, что его казнят, Якир написал Сталину: «Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».

Ровно через два десятилетия этой сохранившейся в партархиве запиской Г. Жуков на июньском 1957 г . Пленуме ЦК прижал «к стене» сталинских соратников из Президиума. Потому что зачитал три резолюции на ней: «Подлец и проститутка. Сталин»; «Совершенно верное определение. Молотов»; «Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара – смертельная казнь. Каганович».

Интересно, вспомнил ли тот же Молотов свою резолюцию, когда в июне 1941 г ., на седьмой день войны вместе с тремя другими членами Политбюро на выходе у дверей Генштаба услышал гневное сталинское: «Просрали!»?

Взбесившийся конвейер

За противоестественную для «шпиона» непоколебимую любовь к партии командарма Якира расстреляли сразу же в день вынесения приговора. Остальных на рассвете 12 июня. Тела вывезли на Ходынку, где шла какая-то стройка, свалили в траншею и засыпали негашеной известью, чтобы даже следа от праха не осталось. Сверху все заровняли землей…

Казалось, благословив расправу над восьмеркой наиболее амбициозных командиров высшего ранга, Сталин остановится. Трудно представить, что с самого начала в его планы входило учинить широкомасштабный кадровый разгром всей РККА. Все же наиболее важным для Вождя было пресечь «утечку» сведений о своем темном прошлом. И заодно выкорчевать из армейской среды ростки инакомыслия, чтобы все остальное в ней подравнялось под уже установившийся в обществе порядок, основанный на неукоснительном подчинении и абсолютной в него вере.

Однако запущенный самим Сталиным и ранее обкатанный чекистами на четырех тысячах «троцкистов» и «зиновьевцев» чудовищный механизм охоты за «врагами народа» уже жил по своим собственным истребительским законам. В соответствии с ними – и при общенародном, можно сказать, энтузиазме – волна репрессий с фантастической быстротой распространилась и вглубь, и вширь. Так что Сталину, выпустившему в очередной раз этого «злого джина из бутылки», только и осталось, что привычно возглавить движение «бдительных масс». В результате «лавина» всеобщей ненависти, подозрительности и исполнительского психоза сначала поглотила «вредоносную верхушку». Потом накрыла уже более многочисленный отряд «их скрытых пособников». Затем взялась за «нерадивых судей», в одночасье тоже оказавшихся нежелательными свидетелями и даже «пособниками».

В конце концов стали брать просто так, для плана… Вместе с военными в чекистских «воронках» повезли арестованных изобретателей, конструкторов, инженеров – создателей передовой военной техники.

Уцелеть в этой чудовищной молотилке можно было лишь по воле случая. Особенно когда к везению подключалась еще и личная находчивость. Юрий Витальевич Примаков – сын расстрелянного комкора, многое в период «реабилитанса» узнавший из уст уцелевших сослуживцев отца по червонному казачеству, рассказал мне о генерале Сергее Борисовиче Козачке. Тот и после Гражданской остался в кавалерии, где одно время служил под началом у верного «ворошиловского стрелка» Щаденко. Потом их пути разошлись. В самый разгар репрессий Казачок уже был командиром дивизии. А Щаденко – зам. наркома Ворошилова по кадрам. И вот вызывает Щаденко комдива, с которым у него вообще-то были хорошие отношения, и говорит:

– Слушай, Сергей! Вот на тебя пришел донос, что ты служил у Примакова. Верно?

– Верно. Служил. Я ж – червонный казак. Щаденко:

– Ну а что ты на допросе-то скажешь?

– А что я скажу! Скажу, что сначала служил у Примакова, потом у тебя служил, у Щаденко…

Щаденко:

– Вот сукин сын! На тебе направление и вали на Дальний Восток. Чтобы твоего духу к утру не было…

Казачок мгновенно понял, чем дело пахнет. Скоренько собрался – и на другой край страны. А там у чекистов и на «своих-то» уже рук не хватало. В общем, забыли про Казачка в суете расстрельных дел…

В обратном направлении – с Дальнего Востока на Запад – «потерялся» от компетентных органов генерал Николай Эрастович Берзарин. До конца 30-х он блестяще командовал стрелковым полком в Особой Дальневосточной армии (ОКВД), участвовал в боях с японцами близ озера Хасан ( 1938 г .), за что получил орден Красного Знамени и очень скоро был выдвинут комбригом. Однако в самом начале 40-го года из-за неважного состояния здоровья старшей дочери (дальневосточный климат оказался ей вреден) написал рапорт и был срочно переведен в Прибалтику. Вот этот-то перевод и сыграл роль счастливого случая. Потому что к данному моменту все армейские учителя и начальники комбрига, начиная с командующего ОКВД Блюхера и кончая непосредственным командиром, героем Гражданской войны Федько, тоже, по несчастью, поучившемся в Академии германского Генштаба, оказались «врагами народа». Да и на самого Берзарина все у того же зам. наркома обороны Щаденко уже давно ждала своего часа убойная бумага от полковника «И» (в архивном документе чья-то ответственная рука деликатно вымарала остаток его фамилии). В ней любовно засекреченный аноним сообщал, что комдив «защищал людей, впоследствии уволенных из РККА, идя вразрез с мнением политаппарата». В те времена комдивов и комбригов в расход отправляли и не за такое. Однако Берзарину повезло. Срочная, за восемь тысяч километров переброска с запада на восток, а затем разразившаяся в одночасье война выхватили комбрига из-под стылого чекистского ока…