Читать книгу "Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества - Стэнли Милгрэм"

Социум сталкивается с нами не как набор отдельных переменных, а как живой, непрерывный поток событий, чьи составные части можно выделить лишь при анализе и чье воздействие можно убедительнее всего показать посредством логики экспериментов. Более того, социальная психология как раз и претендует на способность реконструировать разнообразные типы социального опыта в формате эксперимента, чтобы прояснить и выявить действие неочевидных общественных сил – и тогда их можно исследовать в терминах причинно-следственных связей.

Источник экспериментов, описанных в этой работе, – не учебники, не абстрактная теория, а фактура повседневной жизни. Они опираются на строго феноменологический подход. Каждый эксперимент – это ситуация с открытым финалом, не до конца понятная, неопределенная, чреватая неудачей. Иногда эксперимент лишь подтверждает очевидное, а иногда приводит к неожиданным открытиям. Неопределенность результата и есть самое интересное.

Эксперименты могут быть объективными, но редко бывают полностью нейтральными. Все эксперименты так или иначе проводятся с определенной точки зрения. Так, например, при изучении конформности и подчинения моральное превосходство всегда на стороне того, кто сопротивляется группе или власти. Похоже, в такой ситуации предпочтительнее одиночки. Однако сам экспериментатор, разумеется, задает условия так, что морально приемлемым вариантом может быть только сопротивление. Всеохватное влияние подобных имплицитных оценок само по себе не подрывает значимости экспериментов, однако придает им определенную окраску, которую невозможно определить строго научными методами.

Я не имею в виду, что эксперименты по социальной психологии сводятся к эмоциональному катарсису, главное в котором – чувства и потребности исследователя. Напротив! Даже если стимулом к исследованию были личные интересы, задачи или предвзятые представления, оно не может долго задерживаться на этом уровне. Эмоциональные факторы строго подчиняются экспериментальному методу и идеалам научной объективности.

Самые интересные эксперименты по социальной психологии рождаются на грани наивности и скептицизма. Экспериментатор должен быть достаточно наивным, чтобы усомниться в том, в чем уверены все остальные. Однако ему следует проявлять скептицизм на всех этапах – и при интерпретации данных, и при искушении поспешно подогнать то или иное открытие под общепринятые представления.

Хотя в большинстве статей из этого сборника изложены идеи экспериментов, цель некоторых работ состоит в том, чтобы обосновать эти идеи или отстоять их под напором критики. Иногда же они экстраполируют выводы экспериментов на более масштабные вопросы. Скажем, в раздел о личности и власти я включил статью в защиту этики эксперимента по изучению подчинения. В другой статье отстаиваются его методологические предпосылки. Конечно, без таких статей работа социального психолога немыслима, однако мне всегда было жаль отвлекаться ради них от более приятного занятия – изобретения экспериментов.

Приведу интервью, которое взяла у меня Кэрол Таврис для журнала «Psychology Today».[9] В нем подробно разъясняются некоторые замечания из этого введения и затрагивается широкий спектр моих методологических и предметных представлений.

КЭРОЛ ТАВРИС: В основном ваши работы посвящены опыту городской жизни, и в них выявляются некоторые неосязаемые особенности, отличающие Осло от Парижа, Топику от Денвера и Нью-Йорк – от всех остальных городов. Как вам удается определять подобные особенности?

СТЭНЛИ МИЛГРЭМ: Во-первых, надо смотреть во все глаза, делать обобщения на основании большого числа конкретных случаев, понимать, складываются ли эти конкретные случаи в определенную закономерность, затем попытаться найти глубинные соответствия между мириадами поверхностных явлений в том или ином городе. Обобщаешь на собственном опыте и формулируешь гипотезу.

Затем надо подойти к делу систематически. Спрашиваешь разных людей, какие конкретные инциденты, с их точки зрения, характерны для жизни в том или ином городе, и смотришь, не проявляются ли какие-то закономерности или измерения. Если попросить американцев перечислить конкретные инциденты, которые, по их мнению, типичны, например, для Лондона, они зачастую сосредотачиваются на характерной для лондонцев вежливости. Если речь идет о Нью-Йорке, упоминают, как правило, бурный темп жизни и разнообразие. Отличие психолога от романиста или автора путевых заметок именно в том, что он пытается измерить, действительно ли эти черты – темп, приветливость, разнообразие – соотносятся с реальностью и отличают атмосферу одного города от другого. Так что вклад социальной психологии в многовековую традицию путевых заметок состоит как раз в измерении различий.

ТАВРИС: Какие особенности городской жизни интересуют вас в последнее время?

МИЛГРЭМ: Я уже много лет езжу на работу на электричке. И заметил, что на моей станции есть люди, которых я вижу много лет, но никогда с ними не разговаривал, люди, которых я стал про себя называть знакомыми незнакомцами. Мне почудилась в этом специфическая проблема: люди относятся друг к другу как к деталям окружающей среды, а не как к личностям, с которыми можно взаимодействовать. Такое происходит сплошь и рядом. Но все равно при этом ощущаешь горечь и неловкость, особенно если на станции вы только вдвоем – вы и человек, которого вы видите каждый день, но так и не познакомились с ним. Возникает барьер, который непросто преодолеть.

ТАВРИС: Как вы изучаете феномен знакомого незнакомца?

МИЛГРЭМ: Студенты из моего исследовательского семинара фотографировали на одной станции пассажиров, ожидающих поезда. Они делали копии фотоснимков, нумеровали лица, а через неделю раздавали групповые фотографии всем пассажирам на станции. Мы просили постоянных пассажиров отметить тех, кого они знают и с кем разговаривали, тех, кого они не узнают, и тех, кого они узнают, но с кем никогда не разговаривали. Пассажиры заполняли вопросники по дороге в поезде и возвращали их на Центральном вокзале.

Так вот, оказалось, что в среднем постоянные пассажиры знают 4–5 знакомых незнакомцев, и у них зачастую масса фантазий по поводу этих людей. Более того, среди знакомых незнакомцев оказались социометрические звезды. 80% пассажиров узнали одну женщину, хотя никогда с ней не разговаривали. Она была визуальным центром толпы на станции – вероятно, потому, что всегда носила мини-юбку, даже в холода.

ТАВРИС: Чем отношение к знакомым незнакомцам отличается от полных незнакомцев?

МИЛГРЭМ: Феномен знакомого незнакомца состоит не в отсутствии взаимоотношений, а в особого рода замороженных отношениях. Например, если нужно задать какой-то простой вопрос или узнать, который час, скорее обратишься к полному незнакомцу, а не к человеку, которого видел много лет, но ни разу с ним не заговаривал. Вы оба сознаете, что между вами существует история не-коммуникации, и оба считаете, что это нормально.