Читать книгу "Человек, лишённый малой родины - Виктор Неволин"

Мой отец со своим родным дядей Павлом Трофимовичем. 1938 год

Внезапно грянувшая новая экономическая политика (НЭП) в какой-то степени стабилизировала общество, вернула людей к труду, сделала более привлекательным предпринимательство. И мужики поверили в добрые намерения новой власти. Так и мои предки захотели жить лучше. Начали раскорчёвывать залесённые места, увеличивая размеры пашен, лугов, сенокосов. Появилась сельскохозяйственная техника. Сообща покупали молотилки, железные плуги и бороны. На речке Макаровке построили водяную мельницу. Увеличивались табуны лошадей, стада коров. Развернулось строительство жилья и хозяйственных построек.

Дядя отца Павел Трофимович Неволин выделился со своим хозяйством и построил на Зелёной улице большой крестовый дом и хорошие надворные постройки. Впоследствии он был объявлен первым кулаком на селе и выгнан из родного дома со всеми ребятишками на улицу. Но кто мог ожидать такого в те годы, когда крестьянство только-только становилось на ноги после жестокой гражданской войны? Людям свойственно надеяться на лучшее.

В начале 1920-х годов у нас в Усинском районе начался настоящий бум по созданию мараловодческих хозяйств. Инициаторами будущего мараловодства опять же стали Неволины – мои предки, заправские охотники. Сейчас кажется непостижимым, как мог человек оказаться сильнее дикого зверя. Вы только посмотрите, какие огромные тридцатикилограммовые рога (панты) носит на себе марал! И какой это сильный и выносливый зверь! Для того чтобы создать маральник, требовалось поймать зверя в горной дремучей тайге и привести его живым в загороженную зону. И вот такие смельчаки нашлись среди моих близких родственников.

Это целая история, и рассказывать о ней можно долго и увлекательно. Поймать живьём и привести в загон марала мог только очень сильный и мужественный человек. Отлов производили при глубоком снеге на лыжах зимой или ранней весной. Сначала отыскивали места обитания зверя, потом находили самые поздние следы и по ним преследовали марала до его полного изнеможения. Да и сами загонщики при этом выдыхались изрядно. Шли по маральему следу днём и ночью, пока зверь, наконец, не уставал и не ложился на отдых.

Усинский маральник. Отец кормит марала Пашку. 1928 год

А преследователю отдыхать было нельзя. Но где он мог взять силы для дальнейшего преследования? Охотники все дни гона питались сухарями, чайком и вяленым мясом. Преследование длилось сутками, причём процесс должен был быть управляемым. Зверя надо было гнать не дальше в горы, а постараться, наоборот, выгнать его поближе к полянам и дорогам. И в этом единоборстве человек в конце концов оказывался победителем. Марал уставал, бессильно падал на снег, и на него накидывали петлю, привязывали к дереву.

Таким был первый этап. Далее же наступал длительный период приручения дикого зверя, его одомашнивания. Для того чтобы марал перестал бояться человека, ему приносили траву, вволю поили. А другие охотники в это время искали пути, как его доставить в маральник, прокладывали санную дорогу. Выводили зверя из тайги на длинных шестах спереди и сзади, чтобы он не мог забодать или смять человека.

А как только марал оказывался возле дороги, ему связывали ноги и сваливали на приготовленные на санях шкуры. Зверя тепло укрывали от холода и старались побыстрее довезти до назначенного места. Первое время животное держали в укрытом сарае или стайке, и лишь когда оно несколько осваивалось с неволей, пускали в общее маралье стадо.

Маралов разводили для пантов, которые шли на изготовление чудодейственного лекарства. В те годы панты охотно покупали китайцы, и за них дорого платили купцы. Таких маральников в 1920-е годы в Усинском было создано несколько, а самый первый из них принадлежал семьям Неволиных и Петровых. Впоследствии советская власть национализировала маральники и объединила в один. Он и сейчас существует, по Усинскому тракту по дороге в Туву.

В конце 1920-х годов выделился из нашей большой семьи и брат отца Павел Моисеевич вместе со своей супругой Ефросиньей Изотовной. Они перешли в новый дом, выстроенный всей семьёй, на Сахалинке – так называлась улица или переулок в Верхеусинском. Тетя Нюра – Анна Моисеевна – вышла замуж за Исаака Евсеевича Шарыпова и уехала в Кызыл, где её муж занимал высокую должность.

Таким образом, все дети Устиньи Васильевны, моей родной бабушки, определились со своими семьями, стали самостоятельными. Жить бы ей теперь да радоваться: ведь без мужа вырастила, и с таким трудом, хороших детей! Появилось у неё много внуков и внучек. У старшего сына Андреяна в семье родились Саша, Паша, Митя, Вася, Виктор, Маша и Дуся. У дочери Нюры родились Саша и Нина, у дяди Павла – сын Паша. К несчастью, оба Павла прожили недолгую жизнь и безвременно скончались. Какой-то злой рок тяготел над Павлами в наших семьях. Остальные дети выросли и прожили сравнительно долгую, хотя и не вполне благополучную, жизнь. О судьбе каждого я позже расскажу подробнее.

Уклад повседневной жизни старообрядцев мало изменился к концу двадцатых годов. Загороженное от всего мира Саянскими горами Верхнеусинское не очень-то воспринимало крутые изменения советского времени. В это-то более или менее благополучное для советского крестьянства «нэповское» время я и родился в родимом краю.

Анна Моисеевна Шарыпова со своими племянниками Василием и Дмитрием. Томск, 1939 год

Сие знаменательное для меня событие произошло 3 марта 1926 года. Роды, поскольку у нас в то время не было больниц, принимали в бане. Сам момент рождения, конечно же, не отложился в моей памяти. Но все остальные события, которые развивались при мне и вокруг меня, я помню с трёх лет. На всю жизнь я запомнил дом, в котором родился, обстановку внутри него, планировку комнат.

Жилая площадь нашего дома, наверное, насчитывала около пятидесяти квадратных метров. Она состояла из большой и маленькой комнат, а также большой кухни. В большой комнате, так называемой горнице, жила почти вся наша семья. Её красный угол занимали иконы. В комнате стояла большая кровать для родителей, сундук, широкая длинная лавка на всю стену и небольшой стол со швейной машинкой. Во второй – маленькой комнате, жила бабушка Устинья Васильевна. В большой кухне была русская печь и рядом с нею широкие полати. В центре стоял большой кухонный стол, за которым все и ели. Кроватей у детей не было, спали кто где: на полатях, на полу, на потниках, на печке, на лавке. К дому со стороны двора была пристроена большая кладовая. За постройками на самом берегу Уса был огород.

Поля наши находились в 15–30 километрах от села: под сопкой и около маральника по реке Иджиму. Там стояли наши избушки, а вокруг них – изгороди.