Читать книгу "Роман Ким - Александр Куланов"

Выбор оказался непростой, и к решению вопроса королева подошла со всем тщанием. По примеру вражеской Японии, совсем недавно предпринявшей аналогичные шаги, корейское правительство разослало группы молодых аристократов во все развитые страны мира с целью ознакомления с западным образом жизни, системами правления, экономикой, военными отраслями и всем, что хотя бы теоретически могло помочь в строительстве новой — уже не самоизолировавшейся, а саморазвивающейся новой Кореи. В этом смысле пример Японии был особенно соблазнителен: опыт страны, чудом избежавшей колонизации и в последний момент на ходу запрыгнувшей в уходящий трамвай империалистического прогресса, мог пригодиться и Корее. Курировать отношения с Японией в области обмена на уровне «народной дипломатии» взял на себя некий Ким Ок Кюн (1851–1893) — представитель богатой и аристократической ветви многочисленной и чрезвычайно разнородной фамилии Кимов. С февраля 1882-го по май 1884 года этот человек совершил три поездки в Японию, во время которых находился в стране вероятного противника и учителя своей родины по нескольку месяцев[14]. Учитывая, что при дворе вана Коджона Ким Ок Кюн занимал важный пост заместителя министра финансов, неудивительно, что в Японии он одновременно (и безрезультатно) пытался решить некоторые финансовые вопросы с одним из крупных государственных деятелей Японии маркизом Иноуэ. Японцы пообещали Киму крупную сумму в случае, если ему удастся продвинуться в осуществлении в Корее реформ по модернизации общества, но денег так и не дали. И всё же, кажется, основное внимание Ким Ок Кюна было приковано к одной из самых влиятельных, как сегодня сказали бы, культовых, персон постреволюционной, мэйдзийской, Японии. Собеседником Кима стал Фукудзава Юкити (1835–1901) — крупнейший японский политический деятель либерального толка, философ-западник, чей портрет ныне знаком каждому японцу, ибо красуется на крупнейшей японской купюре — 10 000 йен. Фукудзава сам когда-то находился в положении Кима, совершая турне по Америке и Европе в составе делегации еще старой, феодальной Японии. Именно Фукудзава еще в 1858 году, за десять лет до Реставрации Мэйдзи — японской буржуазной революции, основал в Токио колледж, вскоре трансформировавшийся в университет Кэйо — старейший и один из трех престижнейших вузов Японии.

В 1882 году Ким Ок Кюн пять месяцев прожил в доме Фукудзава в Токио, а затем еще полгода тесно общался с японским просветителем, переводя на корейский язык его программу модернизации Кореи. Полностью принимая идеи японской модернизации для Кореи, Ким Ок Кюн договорился с Фукудзава о приеме в Кэйо дзюку — так тогда назывался будущий университет Кэйо — корейских студентов, которые после получения образования должны были стать проводниками японской политики у себя на родине. Уже в 1883 году первые 40 будущих реформаторов прибыли на учебу в Кэйо[15], а Ким Ок Кюн продолжил поездки в Токио.

Ким Ок Кюн был не только талантливым аристократом-«прогрессистом», как иногда называют его в литературе, но и по-восточному гибким и хитрым политиком. Нет сомнений, что конечной целью его реформ было преобразование Кореи в современное государство по японской модели, то есть с более самостоятельным монархом во главе. Таким монархом, новым ваном, подобным, по степени своего влияния и популярности в народе, японскому императору Мэйдзи, Ким Ок Кюн видел себя самого. Отец вана — Тэвонгун в свое время отстранил от власти в стране род так называемых андонгских Кимов, к которым относился Ок Кюн. Теперь должно было настать время реванша. Учитывая сложность положения Кореи — ее зависимость от дряхлеющего на глазах Китая и географическое положение на перекрестке интересов, прежде всего Японии и России, Ким Ок Кюн продумывал все возможные варианты развития корейской политики в случае своей победы. На сближение с Китаем ориентировался двор во главе с королевой Мин и ваном Коджоном, слывшим убежденным антияпонистом. Молодой и талантливый «прогрессист» Ким Ок Кюн не верил ни в слабеющий Китай, ни в далекую Америку. Он склонялся к выбору между близкими антагонистами — Россией и Японией, пытаясь из них выбрать основную и запасную цели новой — своей корейской политики. Именно поэтому целый ряд исследователей указывают на стремление Кима установить тесные контакты не только с влиятельными фигурами японского истеблишмента, но и с российскими дипломатами и чиновниками[16]. Разумеется, от каждой из сторон Ким предпочитал скрывать контакты с противником, уверяя и русских, и японцев в исключительных симпатиях и уважении к России и Японии соответственно. С некоторой натяжкой, но имея в виду именно эти намерения Кима, его даже можно называть главой «русофильской партии» в Корее, и, возможно, именно это и имел в виду Роман Ким, когда говорил, что его отец принадлежит к такой группировке. С натяжкой, ибо Ким Ок Кюн преследовал в первую очередь свои интересы, стремясь заручиться поддержкой у любых мало-мальски влиятельных сил, способных оказать давление на Сеул в его личных целях и сделать его «новым драконом». Ярким свидетельством такой «всеядной» политики может служить факт тесных отношений «прогрессиста» и, принимая во внимание его дружбу с Фукудзава, либерала Ким Ок Кюна с консерватором и реакционером, одним из «отцов японского национализма» Тояма Мицуру. Мы еще поговорим подробно об этой фигуре, а пока просто запомним: среди активных контактов Ким Ок Кюна в Японии, совершившего с февраля 1882-го по май 1884 года три длительных вояжа туда, были либерал-западник Фукудзава Юкити и националист-консерватор Тояма Мицуру[17]. Однако в 1884 году всё резко изменилось.

Королева Мин осталась недовольна результатами вояжей Ким Ок Кюна. Во всяком случае, теми, которые «прогрессист» счел нужными доложить. Деньги из Японии не пришли, а вот крен Кима в сторону Токио стал очевиден. В октябре того же года королева «закрутила гайки». Представители группировки Кима утратили право передавать вану письма, некоторые были удалены со своих постов, самого Кима отправили в провинцию. Наоборот, в отношении Китая королева продемонстрировала всяческое благоволение вплоть до рассмотрения законопроекта о переходе корейцев на ношение китайской национальной одежды (который, впрочем, не был принят). Ким, понимая, кто при дворе главный, решился на мятеж против королевы, но… предварительно встретился с королем — ваном Коджоном и попросил его одобрить план переворота. О реакции монарха на предложение говорят разное, но, так или иначе, 4 декабря начался мятеж. Заговорщики смогли добиться некоторого успеха, уничтожив физически почти всех представителей клана Мин, находившихся у власти (не посягнули лишь на королеву), и сформировали свое правительство. На этом их победы закончились. Народ, разочарованный и оскорбленный таким очевидным попиранием лежащих в основе корейской морали конфуцианских норм, осведомленный о симпатии Ким Ок Кюна к издревле ненавистным японцам, мятеж не поддержал. Китайцы выступили на стороне королевы Мин, подняв по тревоге находившийся в Сеуле свой воинский контингент. Японцы же побоялись вооруженного столкновения и предпочли уйти до поры до времени в тень. Через 48 часов после начала мятеж был подавлен. Большинство мятежников казнили или выслали из страны. Сам Ким Ок Кюн бежал в Японию, где находился под охраной людей Тояма Мицуру, но в 1886 году был выслан и оттуда[18]. Несколько лет мятежник скитался по материковой Азии, пока в 1893 году не был, по подсказке японцев, найден в Шанхае корейским правительственным агентом и застрелен. Труп Ким Ок Кюна четвертовали в Сеуле, а затем развесили части его тела в разных районах города. Это была унизительная, позорная казнь, хорошо иллюстрирующая отношение не только двора, но и значительной части корейцев к изменнику. Несостоявшемуся дракону отсекли голову в буквальном смысле.