Читать книгу "Чёрные апостолы - Татьяна Рубцова"

— Вот. Это вам.

Я хотел было ответить, что уже вырос из того счастливого возраста, но Настя быстро вышла и закрыла за собой дверь. Щелкнул замок — меня заперли. Что ж, хозяин-барин, клаустрофобией не страдаю, — подумал тогда я, но все равно стало не по себе. Я понял, что от меня что-то скрывают, или меня — от кого-то.

Киношники доставали из «Тойоты» аппаратуру: камеру, записывающее устройство. Девушка в черном брючном костюме взялась за микрофон.

Главное, что приковало к окну — сигареты. Все эти операторы и журналисты курили. Они спешили, бросали едва начатые сигареты, зажигали новые и снова бросали их.

Я потянулся к форточке и открыл ее, надеясь хоть подышать дымом, выдыхаемым другими.

Они встали посреди поляны: киношники и коммунары. Андрей что-то говорил им, оживленно жестикулируя, потом все медленно повернулись и направились к моему домику. Рядом стояли еще дома, маленькие, деревянные, аккуратные, но я молился, чтобы они подошли к этому окну. Очень уж хотелось курить, и я надеялся стрельнуть у них сигаретку — другую.

Вся компания подходила к окну. Я уже дергал створку, стараясь отпереть, когда один из коммунаров, здоровенный мужик с красной рожей и рыжими усами, быстро приблизился к окну и, мельком взглянув на меня, злым жестом щелкнул по стеклу. Я тут же отпрянул и прекратил свои попытки. Нарываться на неприятности не хотелось, а поиски причины решил отложить на потом.

Андрей тем временем распинался вовсю.

— После первого же урожая мы поняли, что можем в зиму прокормить еще десять человек… И мы решили принять тех, кто нуждается в крове и пище.

— Вы говорите о бомжах? — девушка в костюме вся так и подалась к нему.

— Можете называть их так. Мы их называем нуждающимися. И мы приняли в общину еще десять человек.

— Первых попавшихся? Или по особому выбору?

— Первых, кого встретили. Тогда нас стало 46 человек.

— И как вы перезимовали?

— Помните, в деяниях апостолов: «…были вместе и имели все общее…делились всем по нужде каждого».

— Вольная цитата. Там еще было: «Продали имения свои…».

— Вот этого у нас не было. Одна машина, микроавтобус. Два центнера картошки и мука.

— Пять тысяч человек пятью хлебами.

— Не было среди них нуждающихся, ибо…

— Имения продавались, и цена слагалась к ногам апостолов…

Я, не замеченный, стоял за спиной краснорожего коммунара и от нечего делать, следил за Андреем. Тот мило улыбался кинокамере.

— Благоволение было между ними, ибо никто не терпел нужды, и никто на оставался бедным. Иоанн Златоуст, 11 гомилия.

— И у него то же самое: имущество сложили к ногам апостолов. А кто апостол у вас? Вы?

— Нам нечего было складывать, мы лишь вместе работали. Но если вы хотите знать, есть ли у нас власть, отвечу: есть комитет, общая касса.

— Апостолы и семь членов комитета.

— Вам непременно хочется назвать нас проповедниками.

— Вы сами сравниваете себя с первохристианами.

— Мы не религиозная организация. Мы только замкнутая самообеспечивающаяся община людей, не сумевших найти свое место в современном мире. К тому же: первые последователи Христа жили в больших городах проповедями и подаяниями, деля между собой приношения вновь принятых. В этом мы ближе к ессеям.

— Не гоже лилиям прясть.

— Вот именно. «Посмотрите так же на воронов: они не сеют, не жнут, нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их». А мы и прядем, и ткем, и обрабатываем землю. Вы же видели, подъезжая сюда, стадо коров и овец. А теперь обратите внимание на мой свитер. Так прядут и вяжут наши женщины.

— А семьи? Первохристиане отрицали семью. Помните, у Луки: если кто приходит ко мне и не возненавидит отца и матери, и жены, и детей, и самой жизни своей, не будет учеником мне.

— Это опять чисто религиозный прием. Думаю, и жена и дети, следовавшие за первохристианами, были желанны.

— А целибат и безбрачное и беспорядочное сожительство?

— Вы не высокого о нас мнения. Конечно же мы все современные люди и лояльные граждане. У нас есть паспорта и ставится туда печать о браке. Кстати, совсем недавно мы подали в мэрию прошение об ускоренной выдачи паспортов нескольким членам нашей общины. Люди вынуждены были стать теми, кого вы называете бомжами… Они при разных обстоятельствах теряли паспорта: у кого их украли, кто выходец из горячих точек бывшего совкового пространства. Знаете, мы все были гражданами одной страны и после развала многие из нас в прямом смысле оказались за бортом. Инженеры, врачи, студенты стали бездомными бродягами, и не пора ли власть имущим вспомнить слово — милосердие. Нельзя же всей страной играть в игру: «слабое звено». На ней только собаколовов воспитывать можно, а не молодых граждан. Вот вы интересовались, кто в нашей общине играет роль апостолов. Теперь вот смотрите. Я врач — психолог: у нас в коммуне не только избавляются от тяги к наркотикам и лечатся от алкоголизма, люди даже бросают курить. Есть у нас ветеринар — наш скот здоров, надои хорошие. А агроном и тракторист сеют и пашут, и мы на зиму обеспеченны хлебом и овощами. Бухгалтер и экономист следят за нашим внутренним бюджетом. У каждого свое дело.

Я сел на койку, продолжая смотреть в окно.

Андрей рукой показывал на строения, на окрестности. Потом в разговор вступила женщина из коммуны. Но они уже удалились, и я их не слышал. Стоял и с тоской смотрел на выбрасываемые приезжими окурки, на разрываемые обвертки новых пачек. И я чувствовал дым. Ветер тянул его в форточку, и я вдыхал и вдыхал, чувствуя себя грешником Танталом в загробном мире.

— Вы говорили, как теолог, — услышал я голос девушки репортера.

— Я любитель. Нахватался всего понемногу. Поверхностный эрудит, если можно так сказать, — отвечал Андрей. — Вы тоже были на высоте.

— Я перед интервью консультировалась со знакомым служителем церкви. Я знала, что вы все равно коснетесь Евангелия и Деяния Апостолов.

— Коммуна уходит корнями гораздо глубже.

— Хватит, хватит. Аппаратура отключена. Давайте просто разговаривать. Мне у вас нравится.

— Спасибо.

— Вы не будите возражать, если краткий репортаж о вас мы поместим в вечерних новостях, а полностью покажем в субботу вечером.

— В одноименной передаче?

— Я о ней и говорю.

— Вы профессионал.

— Теперь моя очередь благодарить за комплимент.

— Не за что. Еще вы очень красивая девушка.

— Извините. Телефон.

Раздались щелчки и слабые звуки мобильника, тихий голос:

— Да, слушаю. Ты где?

Голоса удалялись. И сигаретный дым тоже. Я уперся в подоконник. Киношники уезжали. Они грузили в машину свою аппаратуру, потом попрыгали туда сами, задвинули дверцу, и «Тойота» умчалась, а с ней и все никотиновые надежды.