Читать книгу "Дорога в СССР. Как "западная" революция стала русской - Сергей Кара-Мурза"

В 1875 году народник П. Ткачев пишет брошюру «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в которой объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической. Маркс просил Энгельса ответить на нее. Ответ («О социальном вопросе в России» [1]) был полон грубых личных выпадов против Ткачева, но слабых доводов.

Через полвека Н.А. Бердяев писал: «Замечательнейшим теоретиком революции в 70-е годы был П.Н. Ткачев… Он первый противоположил тому русскому применению марксизма, которое считает нужным в России развитие капитализма, буржуазную революцию и пр., точку зрения, очень близкую русскому большевизму. Тут намечается уже тип разногласия между Лениным и Плехановым… Ткачев, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции для России. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам… Ткачев был прав в критике Энгельса. И правота его не была правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова» [6, с. 59–60].

Энгельс издевается над прогнозами народников: «Г-н Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русские крестьяне, хотя они и “собственники”, стоят “ближе к социализму”, чем лишенные собственности рабочие Западной Европы. Как раз наоборот. Если что-нибудь может еще спасти русскую общинную собственность и дать ей возможность превратиться в новую, действительно жизнеспособную форму, то это именно пролетарская революция в Западной Европе» [1, с. 546].

Энгельс предупреждает, что революция в России, согласно марксизму, имела бы реакционный характер: «Только на известной, даже для наших современных условий очень высокой, ступени развития общественных производительных сил становится возможным поднять производство до такого уровня, чтобы отмена классовых различий стала действительным прогрессом, чтобы она была прочной и не повлекла за собой застоя или даже упадка в общественном способе производства. Но такой степени развития производительные силы достигли лишь в руках буржуазии» [1, с. 537].

Вывод был таков: «Русские должны будут покориться той неизбежной международной судьбе, что отныне их движение будет происходить на глазах и под контролем остальной Европы» [1, с. 526].

К чему же свелся этот европейский контроль? Прежде всего к атаке на российское народничество и к побуждению русских марксистов вести такие атаки и внутри России.

Энгельс пишет Вере Засулич (3 апреля 1890 г.): «Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества – немецкого, французского, английского или русского. Но это не меняет моего мнения, что было бы лучше, если бы те вещи, которые пришлось сказать мне, были сказаны кем-либо из русских».

Приняв эти установки, российские марксисты много сделали для разгрома народников. На первом этапе своей политической деятельности в разгроме народников принял участие и молодой Ленин. Как сказано в предисловии к 18-му тому сочинений Маркса и Энгельса, ответ Ткачеву «положил начало той всесторонней критике народничества в марксистской литературе, которая была завершена В.И. Лениным в 90-х годах ХIХ века и привела к полному идейно-теоретическому разгрому народничества» [1, с. ХХIХ].

В работе «От какого наследства мы отказываемся» (1897) Ленин так определил суть народничества, две его главные черты: «признание капитализма в России упадком, регрессом» и «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, общины и т. п.». Главным противоречием, породившим русскую революцию, марксисты считали в то время сопротивление прогрессивному капитализму со стороны традиционных укладов (под ними понимались община, крепостничество – в общем, «азиатчина»). Исходом революции должно было стать «чисто капиталистическое» хозяйство.

Современные исторические исследования массового сознания крестьян, проведенные путем изучения большого массива документов 1905–1907 годов (наказов, приговоров и петиций), подводят нас к важному выводу о причинах того разрыва внутри революционного социалистического движения, который привел и к трагедии Гражданской войны. Сейчас эти причины видятся таким образом.

Ленин первый перешел к принципиально иной модели, объясняющей природу русской революции и места в ней крестьянства. Но и он «приходил к ленинизму» трудно, с отступлениями и противоречиями, традиционное сословное российское общество считалось архаичным и противопоставлялось гражданскому обществу.

Такое видение сохранилось и сегодня, и наши нынешние либералы и демократы недалеко ушли в этом от кадетов и меньшевиков.

2. «Развитие капитализма в России»: исходная позиция

Главной задачей труда «Развитие капитализма в России» (1896–1899) сам Ленин считал укрепление марксистских взглядов на исторический процесс в России – он слишком «затвердил» установки марксизма, не вскрыв рационального зерна взглядов народников. Русские мыслители прошлого, сделавшие вклад в развитие нашей общественной мысли (независимо от их политических взглядов), разумно и уважительно относились к влиянию на них марксизма. С.Н. Булгаков писал в «Философии хозяйства»: «Практически все экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм». Тем более молодые марксисты России смотрели на социальную реальность через призму трудов Маркса.

В момент написания этой книги даже в первый период после революции 1905–1907 годов Ленин следовал тезису о неизбежности прохождения России через этап господства капиталистической формации. Отсюда вытекало, что и назревающая русская революция, смысл которой виделся в расчистке площадки для прогрессивной формации, должна была быть революцией буржуазной.

В предисловии к 1-му изданию книги Ленин специально подчеркнул свою солидарность с главными выводами работы К. Каутского «Аграрный вопрос»: «Каутский категорически признает, что о переходе деревенской общины к общинному ведению крупного современного земледелия нечего и думать… Мы считаем необходимым подчеркнуть полную солидарность воззрений западноевропейских и русских марксистов ввиду новейших попыток представителей народничества провести резкое различие между теми и другими» [53, с. 8, 9][3].

Заметим, что Каутский ошибался: в отличие от Германии, русская община показала удивительную способность сочетаться с кооперацией и таким образом развиваться в сторону крупных хозяйств. В 1913 г. в России было более 30 тыс. кооперативов с общим числом членов более 10 млн человек. Позже смогла община восстановиться и в облике колхозов – крупных кооперативных производств.

Но главное было даже не в превращении общины в крупное предприятие, а в том, что в условиях России социальная организация общины была эффективнее, чем капиталистическое хозяйство. Индикатор этого – переток земли. В целом после реформы 1861 г. на рынке земли стали господствовать трудовые крестьянские хозяйства, а не фермеры. Если принять площади, полученные частными землевладельцами в 1861 г. за 100 %, то к 1887 г. у них осталось 76 %, к 1897 г. 65 %, к 1905 г. 52 % и к 1916 г. 41 %, при этом из этих 41 % 2/3 использовалось крестьянами через аренду. То есть за время «развития капитализма» к крестьянам перетекло 86 % частных земель.