Читать книгу "Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон"

– Вряд ли мистер Пратт мне приглянется, – заметил Джон.

– Последуйте моему совету: попробуйте к нему проникнуться. Что ж, нас уже четверо. Пятая – крупная леди в больших очках. Читали «Конину»? – Джон покачал головой. – Тогда вам повезло больше, чем примерно восьмидесяти тысячам бедняг. Ее работа! Эдит Фермой-Джонс. Она умрет счастливой, если войдет в историю Эдгаром Уоллесом в юбке. Правда, литературных претензий у нее больше. Вполне мила, если прорваться сквозь ее жалкое честолюбие.

– Постараюсь, – пообещал Джон.

– Шестая – миссис Роу, седьмая – Рут Роу, их дочь. О них мало можно сказать, разве что Рут посчастливится, если она когда-нибудь избавится от колбасного влияния. Давайте прикинем… Да, на данный момент это все собравшиеся. Номер восемь прикатит на автомобиле – сэр Джеймс Эрншоу. Либерал, задержавшийся на распутье между правыми и левыми. Следующим поездом прибудут еще четверо. Зена Уайлдинг…

– Актриса?

– Она самая. Еще Лайонел Балтин. Он ославит нас всех в своей скандальной колонке. Его метод в печати – тот же, что у Пратта на холсте. Говорит то, что нравится ему и не нравится другим. Кто же последние два? Супруги Чейтеры. О них я ничего не знаю. Получается дюжина.

– Чертова. Я тринадцатый, – заметил Джон.

– Надеюсь, вас это не беспокоит?

– Я несуеверен.

– Отлично! Хотя даже если бы вы страдали суеверием, вам ничего не следовало бы бояться. Неудача подстерегает того, кто тринадцатым войдет в дверь, не так ли? Ну, мне пора. Увидимся позднее.

Прежде чем подняться по лестнице, Тейверли подождал, пока спустится хорошенькая горничная с пылающими щечками. Джон проводил взглядом игрока в крикет из Суссекса. Горничная ахнула, чем привлекла его внимание к себе.

Она уже исчезла, но Джон успел заметить мелькнувшую за окном тень.

Глава III

В «Черном олене»

Последний уголек дня погас. Солнце, превратившееся в тусклый красный диск, упало за лохматый край пустоши Грейшот-Хит. Хитрый старый лис из Майл-Боттом открыл глаза в своей земляной норе, готовясь выслеживать фазанов, мышей и кроликов. Настанет день, когда сам старый хитрый лис падет жертвой охотников, но пока он был осторожен и не разделил печальную участь хорька. Шустрый – еще не значит опрометчивый.

В лесочке в полумиле от Брэгли-Корт тяжело хлопал крыльями на насесте фазан. Он не ведал страха. Смерть, такая странная и непостижимая, настигала других, он же пережил не менее десятка выстрелов, умея сторониться ее тени. Если горностай или дикая кошка подкрадутся слишком близко, старая птица поднимет шум и найдет другое укрытие. Подобно всему живому, фазан считал себя бессмертным, потому что пока не пережил опыта умирания. Рано или поздно это случится, застав его врасплох.

Медная табличка перед домом врача перестала сиять, превратившись в холодный плоский мазок в окружении плюща. Сторожевой пес перед гостиницей «Герб игроков в крикет» встал, встряхнулся и побрел в свою конуру. В выходившем на станцию Флэншем незанавешенном окне гостиницы «Черный олень» зажглась лампа, а сама станция превратилась в линейку серых теней, нарушаемых тусклыми фонарями на платформе и жидким светом в зале ожидания. К югу от станции зияла черная дыра туннеля. Она существовала, хоть и стала невидимой: ее чернота слилась с мраком холма, который она пронзала, и неба над ним.

В «Черном олене» у окна без занавески сидел человек, хмуро взиравший на безлюдную платформу. Он прибыл полуденным поездом, подкрепился невкусным обедом и предпринял бесцельную прогулку, постоянно куря и поглядывая на часы. В три часа он вернулся в гостиницу и полчаса, до поезда в 15.28, сидел у окна. Видел, как из поезда вышли два пассажира, и наблюдал инцидент с падением на платформу. Это несильно увлекло его, поскольку его интерес был сосредоточен на другом, и любое событие за пределами данного интереса, любое обстоятельство, не связанное с ним напрямую, было для него нереальным, тонуло в потемках, как платформа, на которую он сейчас глядел. Сильно ли пострадал оступившийся мужчина? Неважно. Что делала женщина? Не имеет значения. События разыгрывались у него на глазах, но их воздействие на его чувства было не более сильным, чем если бы все происходило где-нибудь в Сиаме. Когда все закончилось, поезд ушел и платформа снова опустела, мужчина еще раз бесцельно прошелся, куря одну сигарету за другой и сверяясь с часами. Теперь он вернулся опять, и толстая женщина, тяжело дыша, принесла ему лампу.

– Хотите чаю? – спросила она.

Постоялец был явно чудаковат, но даже чудаки пьют чай.

– Следующий поезд прибывает в 17.56? – спросил тот.

Женщина кивнула. Она уже трижды отвечала ему на один и тот же вопрос. Пришлось повторить свой, про чай.

– Что? Да. Чаю я выпью, – отозвался он.

– С чем? Просто хлеб с маслом? Могу предложить вкусный пирог.

– Неважно. Что угодно.

Женщина пришла через десять минут с подносом. Поставив его на буфет, она накрыла грязный стол чуть более чистой скатертью и вернула поднос на место. На высоком стеклянном блюде возвышался обещанный пирог. Предназначен он был, как оказалось, для того, чтобы толстые куски хлеба с маслом выглядели сравнительно более аппетитными.

– Прошу прощения, сэр, – произнесла женщина, прежде чем выйти. – Вы заночуете?

– Что? – рассеянно откликнулся мужчина.

– Вы заночуете? Если да, то я могла бы поднять наверх вашу сумку…

– Не трогайте мою сумку! – крикнул мужчина, наконец-то заинтересовавшись. «Можно было подумать, что ему со всей силы наступили на ногу!» – рассказывала потом женщина. – Я не уверен, – добавил он. – Скоро уведомлю вас.

Черная сумка лежала на стуле. После ухода женщины постоялец шагнул к стулу, открыл сумку, заглянул внутрь, закрыл и по неведомой ему самому причине переложил ее на другой стул. Потом сел за стол и приступил к еде.

Из бара напротив донеслись нестройные, зато громкие звуки. Кто-то бросил пенни в чудовищный музыкальный аппарат и получил то, что можно получить за эти деньги. Мужчина заткнул уши пальцами и, пока громыхала музыка, не спускал глаз со своей чашки. Через минуту он убрал руки от ушей, но тут же снова заткнул их. У него раскалывалась голова.

– Боже всемогущий! – крикнул он.

Но никто его не услышал. Музыка стала звучать еще громче.

Когда она наконец стихла, мужчина не удержался от смеха.

– Это никуда не годится, – вдруг пробормотал он. – Никуда!

Допив чай, он вернулся к окну.

Глава IV

Желтые чашки

В «Черном олене» чайные чашки были толстые и белые, в Брэгли-Корт – тонкие, желтые. Они уже позвякивали в гостиной, длинной высокой комнате в розовато-кремовых тонах. Потом этот звук всюду сопровождал гостей. Не любившие розовое и кремовое, а также пожилых дам, сторонились гостиной, зная, что желтые чашечки повсюду последуют за ними. Магомету в Брэгли-Корт не пришлось бы идти к горе.