Читать книгу "Черри - Мишель Франсис"

Никто из них не проронил ни слова, а потом Говард встал и вышел из комнаты.

Лора так и осталась стоять с тарелкой в руках. На глаза навернулись слезы, не только из-за внезапного обвинения, но из-за того, каким взглядом он наградил ее перед уходом. В этом взгляде читалась глубокая, полная презрения неприязнь. Лора присела на секунду, а потом, словно в попытке отряхнуть с себя его слова, резко встала и направилась на кухню. У нее и в мыслях не было догонять его – он уединился в кабинете, да она и сама не была готова препираться – не было настроения ссориться.

Тарелка зазвенела, стукнувшись о поверхность стола, и Лора вскипела от негодования после слов мужа. Это он устранился из их жизни на все эти годы. Что он мог знать о титаническом труде, который требовался для воспитания ребенка? Об этой всепоглощающей заботе о крошечном еще младенце, о вечном недосыпании, подтирании щек, рук, поп, столов, стульчиков, ты их только три, три, три. О невозможности сходить в туалет в одиночестве, о непоколебимой уверенности в том, что одно твое объятие снимет боль со всех синяков и шишек, поэтому ты всегда должна быть готова предоставить эти объятия. О чехарде из психологии, шуток и прочих ухищрений, к которым приходится прибегать с маленьким ребенком, чтобы дожить до вечера. Ему-то никогда не приходилось иметь с этим дела, не приходилось страдать от душераздирающего плача, если ребенок не хотел идти в свою комнату, и выяснять причину слез, когда четырехлетний ребенок не мог внятно объяснить, почему боится заводить новых друзей. Ему не приходилось выбирать между спортивными секциями, кружками, детскими праздниками, искать золотую середину между поощрением самостоятельности, не заставляя его при этом чувствовать себя брошенным, или справляться с ночными кошмарами после внезапного фатального дедушкиного сердечного приступа. Что он мог знать об этом? Находясь в бешенстве из-за возмутительной слепоты мужа, она налила себе бокал вина, и гнев поутих. Никто не мог этого знать, никто, только родная мать.

Лора взяла бокал и книгу, лежавшую на полочке возле холодильника, и вышла в сумеречный сад. Жасмин благоухал сотнями мелких белых цветков, похожих на звездочки, едва распустившихся на заре июня месяца. Она зажгла цитронелловые свечи, на которые вскоре слетелась любопытная мошкара. Устроившись на садовых качелях, она погрузилась в размышления. Странно было думать, что они с Дэниелом всю жизнь были практически вдвоем, а теперь он готовился оставить ее навсегда. Перед глазами неожиданно возникла сцена, которую он любил разыгрывать, когда ему было три года. Он притворялся щенком и прыгал вокруг нее.

– Гав! – говорил он. – Тебе нравится щенок?

– Замечательный щенок.

– Если хочешь, можешь оставить его себе.

– Правда?

– Насовсем-насовсем, – и он крепко обнимал ее за шею.

Пришел, жалобно мяуча, кот с ощетиненным, как ершик, хвостом. Приглядевшись, Лора заметила лису, которая вынюхивала что-то у большого непрозрачного окна в земле, которое служило частью крыши их подземного бассейна. Моисей запрыгнул к ней на колени и остался стоять, не прекращая мяукать и ждать своего спасения. Изначально она взяла кота для Дэниела, когда ему было девять, чтобы научить сына заботиться о питомце. Это был мелкий сероглазый бирманский кот, к которому она со временем очень привязалась. Лора подобрала с земли камушек и швырнула в сторону лисицы. Лис Лора терпеть не могла – она побаивалась этих умных и бесстыжих животных. Недавно в утренней радиопередаче был звонок от взбудораженной женщины, которая в расстроенных чувствах рассказывала, как лиса бесцеремонно вошла с незапертого черного входа и забралась в колыбельку ее малыша прямо средь бела дня. Лору передернуло от мысли, что такое могло случиться с маленьким Дэниелом – она бы, наверное, размозжила животному голову прямо у порога. «Три вечера подряд», – думала она с улыбкой. Разве можно встречаться с человеком три вечера подряд вот так, ни с того ни с сего? Что такого особенного было в этой девушке? С Черри ее мысли перекинулись на другую девочку – девочку немногим старше Дэниела. Роза была Лориным первенцем, чудесной малышкой, которая ела и спала точно по расписанию с самого первого своего вдоха. Почему она так и удивилась, когда девочка отказалась от бутылочки. Когда спустя четыре часа она отказалась есть еще раз, Лора забеспокоилась и показала ее врачу. Врач только взглянул на нее и тут же направил в больницу. У девочки обнаружили стрептококк – она подхватила инфекцию в родовых путях матери. Сутки спустя врачи сообщили родителям, что Роза умирает, и еще два часа спустя она умерла у Лоры на руках. Ей было семь дней.

Чувство вины чуть не разрушило Лору и их семью. Она без конца гадала, удалось бы спасти Розу или нет, если бы она обратилась к врачу сразу, как только она отказалась от еды в первый раз. Их обоих спасла ее вторая беременность. Десять месяцев спустя, когда на свет появился Дэниел, Лора поклялась всем высшим силам, которые готовы были выслушать ее, что посвятит всю жизнь этому крошечному существу и никогда не допустит, чтобы с ним что-то случилось. И взамен попросила, чтобы они хранили его.

Лиса убежала, и кот расслабился. Он мягко улегся Лоре на колени и облегченно прикрыл глаза. Лора погладила его по спинке. Моисей изредка поглядывал на мельтешащую мошкару, но то ли с возрастом обленился, то ли слишком устал, чтобы заняться ею. Лора тихонько покачивалась на качелях и с теплотой думала о девушке, с которой еще не была знакома, о девушке, которая была всего на пару лет младше ее собственной дочери, будь Роза жива.

4

Суббота, 7 июня

Черри никогда не ходила на три свидания подряд. Они шли по Гайд-парку, миновав золотой Мемориал принца Альберта и озеро Серпентайн. У Дэниела за плечами висела плетеная корзинка для пикника, а Черри несла в руках плед. Материал грел ее кожу, и Черри старалась держать плед так, чтобы он не прикасался к телу. Палящий знойный день перетекал в спокойный, будто курортный вечер. Было пока светло – темнеть не начнет еще по меньшей мере часа четыре – и в парке гуляли толпы людей, охваченных спонтанными псевдо-отпускными радужными настроениями. Черри начинало нравиться. Они с Дэниелом прошли мимо нескольких влюбленных парочек, где было место и неловким паузам, и приступам чрезмерной учтивости, и зарождающимся незримым связям. Черри знала, что Дэниел собирался стать кардиологом, любил кататься на велосипеде и писал левой рукой, а ел – правой. Дэниел знал, что Черри любила клубнику и не любила клубничное варенье, что ее отец скончался, когда она была подростком, и они жили вдвоем с мамой, с которой Черри редко виделась, потому что мама много работала.

Она умолчала о том, что жили они в захудалой части Кройдона, где улицы вечно были завалены пивными банками, металлоломом, старой мебелью, от которой оставались одни голые каркасы с торчащими кое-где комьями грязной набивки, и прочей рухлядью. Лишних денег в семье Черри никогда не водилось, а после смерти отца их стало еще меньше. Какая беспечность, какой эгоизм с его стороны – не застраховать свою жизнь. Ее матери пришлось устроиться на полный день в гигантский гипермаркет на окраине города, чтобы не потерять жилье, и финансовая жизнь Черри вдруг рухнула: дешевое и сердитое заменилось поношенным, каникулы были исключены, если не считать отдельных однодневных вылазок на пляж, начались унижения в школе. Черри не смогла заплатить за ежегодную фотографию класса, и когда все ее друзья строились в ряд и весело спорили, кто будет стоять рядом с кем в этом году, она одиноко стояла в стороне, сгорая со стыда. Черри ненавидела нищету. Но нет, обо всем этом она умолчала, отделавшись общими фразами о том, что она родом из Суррея, частью которого и был Кройдон, правда, много веков назад. Они продолжали рассказывать друг о друге, и чем больше они узнавали, тем легче шел разговор, и вот они уже шутили между собой, и теплый юмор только укреплял их свежую связь. Их первый поцелуй уже состоялся и был весьма приятным, да и вообще Черри находила Дэниела очень и очень привлекательным.