Читать книгу "Мой дедушка был вишней - Анджела Нанетти"

Я прекрасно понимал, что мама не очень хочет отправлять меня к дедушке. Во-первых, потому что папа все время проводит на работе, а она ужасно боится спать одна, и с тех пор как я родился, она привыкла класть меня под бок, как грелку. И потом, думаю, она не очень-то доверяла дедушке.

Дедушку все считали сумасшедшим, даже бабушка Теодолинда, которая так его и называла: «Твой дедушка — сумасшедшая башка!» И с каким удовольствием она это говорила! Мама тогда начинала ерзать на стуле, а другие бабушка и дедушка притворялись глухими, немыми и даже немного слепыми. Этим они хотели сказать: «Мы тут ни при чем».

Тогда дедушка Оттавиано наконец поднял взгляд от тарелки, и я увидел, что глаза у него блестят.

— Я никогда тебя ни о чем не просил, — прошептал он.

В тот вечер я уехал вместе с дедушкой. Мы забросили в грузовик мой чемоданчик, корзинку с Альфонсиной и гусятами и поехали. Тем временем мама, бабушка и дедушка махали нам из окна так усердно, будто мы собирались в Америку.

Пятнадцать дней в результате превратились в месяц. Папа вернулся из своей командировки со сломанной ногой, и мама должна была все время ухаживать за ним. Когда она сообщила мне по телефону о папиной ноге, я завопил: «Ура!», чем ее ужасно возмутил, и она сразу же спросила:

— Дедушка здесь?

— Конечно, я тут, — ответил он. — Не волнуйся, твой сын в надежных руках!

Мама подвергла его тщательному допросу, но в конце концов угомонилась и оставила нас в покое.

Я провел с дедушкой самое лучшее время в моей жизни.

Первое, что я помню о тех днях, — гоголь-моголь с вином. Каждое утро дедушка готовил мне гоголь-моголь из яйца и сахара. Я лежал в кровати и сквозь сон слышал, как дедушка внизу взбивает гоголь-моголь: ток-ток-ток-ток. Тогда я понемногу просыпался и, поджидая дедушку, смотрел, как солнце проникает сквозь щели в ставнях и чертит в воздухе золотые линии. Я слышал, как Альфонсина выгуливает во дворе своих гусят и как дедушка продолжает взбивать гоголь-моголь: ток-ток-ток.

Для того чтобы он стал похож на взбитые сливки, требовалось взбивать полчаса. Вроде бы ничего особенного, но это был самый вкусный завтрак на земле — еще и потому, что дедушка добавлял немного красного вина и гоголь-моголь становился похож на ликер. В общем, гораздо вкуснее фруктового пирога бабушки Антониэтты и всех маминых шоколадных пудингов.

Когда я рассказал маме, как дедушка делает гоголь-моголь, она воскликнула: «Невероятно!» Причем целых три раза. Ровно три раза. Я подумал, мама хочет сказать, что гоголь-моголь не может быть лучше ее шоколадных пудингов, и попытался утешить ее: «Если подумать, пудинги тоже вкусные, почти как дедушкин гоголь-моголь». Но она опять повторила:

— Это невероятно! Давать вино шестилетнему ребенку! — Тогда я наконец понял, что дело в красном вине, которое дедушка добавлял в гоголь-моголь.

— Но дедушка говорит, что ты в детстве тоже его пила — иначе бы не выросла и на всю жизнь осталась коротышкой.

— Это я-то коротышка! — процедила мама ужасно раздраженно. Но о вине и гоголе-моголе больше разговоров не было.

Чтобы делать гоголь-моголь, мы с дедушкой каждый вечер ездили за яйцами к крестьянину по имени Эмилио. Жил он в двух километрах от нас и держал хлев с пятью или шестью коровами. Эмилио обращался с ними просто по-королевски. Но курятника у него не было. Поэтому куры несли яйца повсюду: на сеновале, под изгородью, даже в коровнике, и дедушка каждый раз говорил:

— Не понимаю, почему ты не построишь хороший курятник! Видела бы это моя Линда, она бы тебе рассказала, как все делается.

На это Эмилио неизменно отвечал:

— Именно поэтому я не женюсь.

Но, несмотря на отсутствие жены и курятника, Эмилио всегда знал, где найти яйца. Невероятно, но куры будто сами ему об этом докладывали.

Стоило нам приехать, он говорил:

— Сегодня снесли пять яиц.

Или:

— Всего три яйца. — И — чпок! — тут же находил их.

Однажды он нашел яйца в башмаках.

— Это нехорошо, — сказал дедушка. — Ты должен приучать своих кур к дисциплине. Линда бы такого не допустила.

Но во всем остальном Эмилио был человек очень симпатичный.

В первый день дедушка хотел взять только одно яйцо: он говорил, что гоголь-моголь должен быть очень свежий и даже пахнуть курицей. Дедушка положил яйцо себе за пазуху, посадил меня на раму велосипеда, и мы поехали.

— Но почему оно должно лежать именно там? — спросил Эмилио.

— А куда еще, по-твоему, мне его класть? — ответил дедушка. Действительно, любую покупку он всегда хранил за пазухой. «Треклятая привычка», — говорила бабушка. Ведь дедушка клал туда абсолютно все! Сигары, газеты, хлеб… Однажды дедушка купил на рынке четырех цыплят, положил их за пазуху, и они полностью его обкакали.

Бабушка ворчала, а он говорил: «Сумки — для женщин. Я делаю так всю жизнь, с самого детства, и в восемьдесят лет буду делать так же».

— Если доживешь, упрямая ты башка! — парировала бабушка.

В общем, в тот раз дедушка взял яйцо и положил его в обычное место. Мы проехали километр, и тут вдруг раздался странный звук — уж не знаю, что произошло, может быть, я пошевелил локтем. Мы остановились.

— Дай-ка я гляну, Тонино, — сказал дедушка. Он заглянул под рубашку и торжественно объявил: — У нас получилась яичница!

Действительно, вся рубашка была испачкана желтком; но он ничуть не смутился.

— Ничего страшного, вернемся назад и возьмем еще два яйца. Если одно разобьется, у нас останется второе.

Дедушка очень веселился. Тогда я вспомнил, как однажды у меня упала корзинка с яйцами, а мама, вместо того чтобы засмеяться, отвесила мне пощечину. В чем-то она была совсем не похожа на дедушку!

Когда гоголь-моголь был готов, дедушка поднимался наверх ко мне в комнату и распахивал окно.

— Пришла весна, вставайте, дети! — запевал он. Голос у него был очень красивый, но он пел так громко, что мне приходилось затыкать уши.

— Дедушка, хватит!

— Давай, а то гоголь-моголь осядет, а Альфонсина страшно проголодается! — говорил он.

Я глотал гоголь-моголь, кое-как одевался (дедушка не придавал этому никакого значения) и несся во двор кормить Альфонсину и гусят. Потом все вместе мы шли в огород.