Читать книгу "Загогулина - Марина Москвина"

Так, что я тоже решила сию же минуту в кого-нибудь влюбиться. Потому что поняла, какая тощища жить без любви.

Я перебрала всех: продавца мяса Илью, сына школьного бухгалтера — яхтсмена Гергарда; Валерку Лопатова, который ходит учиться на мандолине; красавчика Витю из шестого корпуса по прозвищу Фанэра, который никуда не ходит учиться; Льва Цуцульковского из нашего драмкружка.

Я бы перебирала и перебирала, но пришлось остановиться на Цуцульковском, потому что тетя Сирануш вдруг вскричала:

— Паремузяны!.. «Артисты»! С вот такими ушами!..

— Что так говоришь? Перцу много покушала? — обиделась Мариам.

— Без согласия!.. Без… дедушки Манаса!.. Без приданого! Без свадьбы!.. Отец не переживет!..

— Сирануш Бабкеновна! — вдруг остановил ее папа. — Все, что вы говорите, это еще не поздно.

— То есть как? — удивилась мама.

Да и мы с Мариам удивились тоже.

— А очень просто, — объяснил папа. — Вернется из армии Нельсон, и, чтобы не нервировать Ованеса Манасовича, ребята придут к нему, попросят, уговорят, вы им поможете, и если он согласится…

— То что?! — спрашивает тетя Сирануш, обомлев.

— То мы с Нельсоном, — радостно говорит Мариам, — поженимся!

— Правильно! Сыграем свадьбу! Пригласим ваших родственников! — говорит моя мама.

— Из Схоторашена!.. — говорит Мариам. — Из Дзорагюха!..

— Таким образом, — подхватывает папа, — положим конец этой, хоть и многовековой, но совершенно нелепой ссоре.

— Вай, — охнула тетя Сирануш.

И уже более миролюбиво спросила:

— Что он пишет, скажи, этот Паремузян?!

— Стихи, — отвечает Мариам.

Она скрылась в нашей с ней комнате и принесла тоненький конверт без марки.

— Прочту одно, поздравительное! — с гордостью объявила Мариам. —

«Настало время, мы расстались, Нас разнесло кого куда… Но наша дружба все ж осталась, Авось, на долгие года…

С Новым Годом тебя поздравляю! Много счастья, успехов желаю! Здоровья неплохого И смеха озорного!

Поэт-любитель Нельсон Паремузян.

P.S. Жду отзывов о стихе!»

Какие там отзывы! Мариам прочитала так, что всем было ясно — это лучшие стихи в мире.

Всем, кроме тети Сирануш.

— Чокнутый, — сказала тетя Сирануш. — Они еще и сумасшедшие, как я забыла.

Тетя Сирануш оделась, из сумки вывалила к нам на стол все свои продукты, сказала напоследок:

— Бай, только бы отец не узнал…

И — как «Вояджер» к братьям по разуму — пошла домой к дяде Ованесу.

Глава 8

ЛЕВ И САМСОН

Итак, мой выбор пал на Льва. Со Львом меня связывает сцена.

Мы играем в «Женитьбе Бальзаминова». Он — Бальзаминова, я — вдову Белотелову. Я его по ходу действия спрашиваю:

— А вы когда меня полюбили?

АБальзаминов — Цуцульковский — отвечает:

— В четверг после обеда на прошлой неделе!..

Лев занимает особое, «генеральское» положение в нашей труппе.

Бальзаминов — его первая комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик.

— Фактура! — с уважением говорит о Льве главный режиссер драмкружка.

А у Льва и правда — «фактура»!

Голос в нос, нос — греческий, и мне кажется, греческий же — выдающийся вперед подбородок.

Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась.

— Лев! — сказала я сама себе. — Цуцульковский!!!

Жизнь показалась мне чудесной.

Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан!

Мы шли в толпе — самое мое любимое! Вдвоем — я и Лев!

— Взвесимся? Я плачу! — предложил Лев у главного входа на выставку.

С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять триста.

Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов.

— А ну жимани! — велел мне Лев.

Я «жиманула» на пятнадцать.

Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы барабули.

Я говорю:

— Брось! Мы же в разных весовых категориях!

Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!»

Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.

Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые — не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом, и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток.

А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипс получил приз (керамический набор из шести кружек для пива), повесили разноцветные флажки…

Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами.

Я говорю:

— Зайдем?

— Меня не привлекает рассматривание свиней, — сухо сказал Лев, — но если тебе так хочется…

Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди — розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка.

Лев Цуцульковский, в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями — и до того довосторгался, что — раз! — и юркнул в какую-то дверь.

А за ним я. Мало ли что может случиться!

За дверью все было, как в бане.

Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка! Потом — веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!..

Я представила себе моющегося Циклопа — с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!

И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью.