Читать книгу "Недоверчивые умы. Чем нас привлекают теории заговоров - Роб Бразертон"

Среди приблизительно 100 000 писем в 875 упоминались теории заговора. Это составляет менее 1 % всех писем, что может показаться очень малой долей, однако Усцински и Парент отмечают, что писать можно было абсолютно на любую тему. И неудивительно, что при вычленении любой конкретной темы, будь то конспирология, комедия или кулинария, получается относительно немного откликов читателей.

Среди подозрений, выдвигаемых авторами писем, исследователи обнаружили несколько настоящих перлов. Подозревались в заговорах все те, кого обычно подозревают, – президенты, крупные компании, средства массовой информации, а также замечательный набор менее заметных персонажей, в том числе фермеры и почтальоны и даже компания Уолта Диснея. В 1890-х гг. люди беспокоились о том, что Англия и Канада сговорились отобрать территорию у Соединенных Штатов или что мормоны фальсифицируют выборы в пользу республиканцев. Для первых двух десятилетиях ХХ в. были характерны теории, в которых представители деловых кругов пытались разрушить демократию. С 1930-х по 1960-е гг. во многих предполагаемых заговорах фигурировали коммунисты. А в последние примерно 50 лет подозрения сместились в сторону самого американского правительства, в особенности относительно различных спецслужб.

Так как же ответить на заданный вопрос? Стало ли больше разговоров на конспирологические темы после Второй мировой войны? Активизировались ли они в связи с убийством Кеннеди, Уотергейтским скандалом или терактом 11 сентября? Был ли взлет конспирологии после прихода эпохи интернета? Усцински и Парент сообщают, что, «несмотря на шумиху», ответ на все эти вопросы – решительное «нет».

Была пара лет, особенно урожайных на теории заговора, но это не те годы, о которых вы могли подумать. Число писем на конспирологические темы ненадолго возросло в середине 1890-х гг., когда появился страх перед крупным бизнесом, и в 1950-х гг., когда достигли наибольшего накала страсти в связи с «красной угрозой». Но это были непродолжительные периоды, и число писем быстро снижалось до обычного уровня. За все это время не наблюдалось экспоненциального роста. Возможно даже, люди стали говорить о теориях заговора чуть меньше, чем раньше. Исследователи подсчитали, что на протяжении 50 лет после смерти Кеннеди в среднем в год было меньше писем с конспирологической тематикой, чем в течение 70 лет до этого события. В целом можно сказать, что с годами не менялось почти ничего. Конспирологические разговоры в большинстве случаев были стабильным шумом на заднем плане, и их интенсивность удивительным образом не зависела от политических событий, экономики или развития средств коммуникации.

Усцински и Парент приходят к заключению, что «все данные свидетельствуют об одном убедительном факте: мы не живем в эпоху заговоров сейчас и не жили в обозримом прошлом». Итак, если наше увлечение конспирологией – это не свежее приобретение, то когда же оно появилось? Оказывается, довольно давно.

Пока горел Рим

По утверждению историка Стивена Дандо-Коллинза, днем 19 июля 64 г. в Риме стоял палящий зной. Это было накануне чрезвычайно популярных ежегодных Римских игр в честь побед Цезаря (Ludi Victoriae Caesaris). Большой цирк (Circus Maximus) – огромный стадион, вмещавший четверть миллиона зрителей, – был уже подготовлен к мероприятию, и народ стекался в город. В этот вечер торговцы едой, выстроившиеся вдоль улиц, примыкающих к стадиону, топили свои жаровни, деловито готовясь накормить толпы людей, когда забрезжит рассвет. Невозможно определить точно, где именно, но где-то в непосредственной близости от стадиона вспыхнул пожар. Пожары были нередки в Древнем Риме, но этот отличался от прочих. Раздуваемый сильным ветром, он быстро распространялся по узким извилистым улочкам, пожирая тесно стоящие дома. Этот ад, который потом назвали Великим пожаром Рима, продолжался почти неделю. Множество людей погибло в огне, половина жителей города осталась без крова. В общей сложности две трети города превратились в руины и пепел{30}.

Не успели еще остыть угли, как распространились теории заговора. Подозрение немедленно пало на императора Нерона. По словам римского историка Тацита, который в детстве стал свидетелем этого пожара, «никто не осмеливался бороться с огнем, потому что какие-то темные люди не позволяли его тушить, угрожая расправой. Некоторые из них сами бросали в дома зажженные факелы, крича, что так велено»{31}. Что касается Нерона, то Тацит пишет, что, когда вспыхнул пожар, Нерон находился за 58 км от Рима, в своем родном городе Анциуме. Когда он вернулся в город, то быстро организовал обездоленным людям кров и питание. Тем не менее общественность отнюдь не преисполнилась благодарности за его усилия. Поползли слухи, что, пока город горел, молодой, инфантильный, поглощенный собой император находился в Анциуме, где выступал с пением перед публикой.

Тацит не был уверен в причастности Нерона к пожару и слушал отчеты о слухах без явного одобрения. Другие были менее сдержанны. Светоний, родившийся через пять лет после пожара, в свое время был уважаемым историком и имел доступ к официальным архивам Рима. После, попав в немилость к императору Адриану предположительно из-за любовной связи с императрицей, Светоний потерял право доступа к архивам. Поэтому биография Нерона, написанная им через 50 лет после пожара, в значительной мере основывалась на слухах. «Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, – писал Светоний, – он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры заставали у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать». И затем Светоний добавляет, что после возвращения из Анциума «на этот пожар он смотрел с Меценатовой башни, наслаждаясь великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел "Крушение Трои"»{32}.

Дион Кассий, писавший спустя 165 лет после пожара, пошел еще дальше, утверждая, что у Нерона была группа хорошо организованных слуг, поджегших город исключительно по злобе. Дион явно ухватился за идею, что Нерон в безумном ликовании распевал песни, когда вокруг пылал город, и приукрасил ее своими подробностями. Его мелодраматический пересказ пожара стоит процитировать целиком:

После этого Нерон посвятил свое сердце исполнению того, что, без сомнения, всегда было его желанием, а именно – в течение своей жизни привести к гибели весь Город и государство… Соответственно, он втайне послал людей, притворявшихся пьяными или по-другому озорничавшими, и приказал им сначала поджечь одно-два или даже несколько зданий в разных концах города, так, чтобы люди были сбиты с толку и не могли ни найти причины бедствия, ни положить ему конец… Когда все жители были в таком состоянии духа и многие, раздавленные несчастьем, бросались прямо в огонь, Нерон взошел на крышу дворца, с которой открывался наилучший вид на большую часть пожара, и, напялив одеяние кифареда, спел «Падение Трои», как он назвал эту песню, хотя на самом деле речь шла о падении Рима{33}.