Читать книгу "Из жизни одной мышки - Антон Волков"

И этот день вскоре настал. Аник, уже в совершенстве овладевший полётом с помощью лопухов, был готов. Он не знал, что готовит ему предстоящий полёт и не знал, вернётся ли он когда-нибудь ещё на ту лужайку, где по разные стороны ручейка находились его с Кени норки. День был погожий и солнечный. Немного грустным взглядом Аник окинул окрестность, ставшую ему родной за те два года, что он провёл на Мышкопланете. Он потуже привязал к лапкам самые лучшие лопухи, что ему удалось отыскать, и, поймав набегающий ветерок, взмыл ввысь. Сделав прощальный круг над холмиком, Аник устремился на юг, потому что сердце подсказывало, что именно там ему стоит искать Кени…

Мышки должны светиться

Аник летел целый день, изо всех сил всматриваясь в каждый клочок пробегающей под ним Мышкопланеты. Если ему казалось, что он завидел что-то похожее на стеклянный шар или на мышку-одиночку, он непременно сбавлял скорость и на минимальной высоте делал круг над тем местом, чтобы удостовериться, что он ошибся или что…

* * *

Аник уже было готовился подыскивать себе место для приземления и ночёвки. Солнце багровым диском уже почти полностью опустилось за горизонт. Ещё немного и станет совсем темно. Как вдруг планирующий над небольшой лужайкой Аник явственно завидел в высокой траве торчавший из неё наполовину стеклянный шар. Тот самый! Это не было очередной ошибкой. Аник пулей ринулся вниз и приземлился в нескольких метрах от шара. Первое, что бросилось ему в глаза – это то, что шар был грязным, стекло – мутным, а ещё его обвивали высохшие терновые ветки с огромными шипами. Аник отвязал лопухи от лапок. Уже в сумерках, он осторожно подошёл к выглядящему очень и очень мрачно и печально стеклянному шару. Через толстый слой пыли и грязи, обильно покрывающих уже совсем непрозрачное и сплошь усеянное мелкими царапинами стекло шара, было не видно то, что внутри. Аник лапкой попытался протереть стекло, но тут же до крови расцарапал себе лапку шипом, которого не заметил в темноте. Внутри что-то зашевелилось. Аник продолжил протирать стекло пока его глаза, уже привыкшие к опустившейся на планету темноте, не встретились с другой парой глаз по ту сторону стекла, сквозь мутную пелену смотрящие прямо на него.

– Кени! – воскликнул Аник и принялся торопливо снимать с шара колючие терновые ветки и одновременно протирать стекло. Аник сразу узнал печальный взгляд, принадлежавший Кени.

– Привет, Аник. – проговорила мышка из-за стекла. – Ты, всё таки, нашёл меня. Не стоило, Аник. Это совершенно незачем. Но я очень рада видеть тебя, Аник.

Кени, Кени, я так скучал… – бормотал Аник, уже прилично изодравший обе лапки терновыми шипами, но продолжавший срывать ветки с поверхности шара.

– Аник, прекрати. Перестань ломать ветки, перестань! – сердито сказала Кени. – Перестань, я всё равно не пущу тебя к себе. Всё-равно я сейчас снова умчусь прочь.

– Нет, Кени, пожалуйста! Не надо, не уходи опять. – плакал Аник, обняв шар.

– Пожалуйста, прошу тебя – отойди! Отойди и прощай. Не заставляй меня делать тебе больно.

– Я не пущу! – прижавшись всем телом к колючей поверхности убежища Кени бормотал Аник.

– Аник, глупенький, пойми же… Так надо. Умоляю, отойди… – молила Кени. Но Аник не отошёл. Мышка Кени заплакала, но изо всех сил налегла на стенку шара. Тот, рывком сдвинутый с места, сбил Аника с ног, проехался по нему шипами и, не успел тот опомниться, умчался прочь по лужайке и скрылся во тьме.

Весь изрезанный шипами, Аник, проплакавшись, уснул в лопухах. На следующий день он, превозмогая боль, вновь привязал к лапам лопухи и поднялся в воздух. И вновь только лишь к вечеру он заметил шар. Мышкопланета была довольно небольшая и Кени, конечно же, невозможно было спрятаться от взора летающего Аника так, чтобы рано или поздно тот её не заметил. И он опять спустился к ней. Кени опять, только уже более сердито, попросила его оставить её одну и не следовать за ней. Но Аник был глух. Он лишь кричал ей сквозь стекло, что мышки должны светиться, и он непременно хочет, чтобы Кени, да и он сам, вновь засветились бы как и все другие мышата. Он кричал ей, что знает точно, что это возможно и что так и должно быть. Но Кени вырывалась от него и растворялась в темноте. И так продолжалось в течение долгого времени: в очередной раз, получая множество порезов от вырывающейся от него Кени в шипованном шаре, Аник долго плакал, сидя в темноте и одиночестве.

Через какое-то время рубцы от порезов о шипы Кени уже обильно покрывали тело Аника. Продолжаться так бесконечно не могло. В один день Аник решил, что, пожалуй, пришло время уступить и поддаться воле Кени. И, вместо того, в очередной раз подняться в воздух и высматривать тут да там кочующую в шаре мышку, Аник остался на том месте, откуда ещё вчера вечером Кени опять умчалась от него. С тех пор он иногда даже позволял себе злиться на Кени. Но злость растворялась тот же час, когда Аник осознавал, что он, быть может, слишком наивен и простодушен, да и попросту глуп думая, что Кени хочет обидеть его. Он внезапно, как бы вспышками осознанности, вдруг понимал, что за всей её черствостью, за шипами терновых ветвей, он так не сумел, так и не смог рассмотреть, насколько же, в самом деле, хрупок был её внутренний мир. Аник вдруг также осознал, что на протяжении всего времени, на протяжении которого он, будто влекомый какой-то глупой силой, гонялся по всей Мышкопланете за Кени, он не в полной мере сумел распознать всю тонкость её ранимой, переливающейся всеми цветами радуги, хрустальной души. Израненной души… Будь же проклята Великая Гроза!

«Какой же я дурак!» – воскликнул как-то вечером Аник, разговаривая сам с собой. «Мне нужно просто оставить Кени, больше не трогать её! Это, кажется, единственный верный способ не мучать больше ни её, ни самого себя», – размышлял мышонок. «Но как же так? Как могу я бросить дорогую мне Кени в её безутешной печали, внутри этого сто раз проклятого помутневшего стеклянного шара, совсем одну на всей Мышкопланете? Но она убегает от меня, куда бы я за ней не шёл, ни летел… Я совсем не знаю, что ещё я могу сделать для неё, кроме как оставить Кени в её одиночестве. Но мышата… Они же… Они должны светиться! Все до одного!..». Аник, сидя в очередной раз один на краю какого-то незнакомого ему леса, разрыдался так громко, что, казалось, его всхлипы можно было услышать далеко за пределами Мышкопланеты. И они были услышаны…

Встреча мышат с маленьким принцем

Никогда слёзы не бывают «просто так». Никогда никакая печаль не бывает пустой и бессмысленной. В ней всегда заложен сигнал SOS, который непременно рано или поздно услышит тот, для кого он предназначается.

* * *

В тот вечер Аник, выплакав, казалось, все свои мышиные слёзки, опустошённый и обессиленный уснул, укрывшись лопухом, в траве под усыпанным миллиардами звёзд небом, подёрнутом лёгкой дымкой Млечного Пути. Перед тем, как провалиться в глубокий сон, он поглядел на это бездонное небо. Где-то далеко-далеко, в его глубине, его внимание, почему-то, привлекла некая совсем крохотная звёздочка, совсем не похожая на все остальные. Она была не такая ясная и отчётливая, как все другие звёздочки-мышата, а виднелась так, как будто бы была окутана какой-то дымкой, словно была в тумане. Анику вдруг подумалось, что, быть может, он видит вовсе и не звёздочку, а целую Галактику, кажущуюся маленькой звёздочкой из-за того, что та находится слишком далеко, где-то в дебрях бесконечной Вселенной. Он подумал, что, наверное, те мышки, которые населяют миллионы планет в той далёкой Галактике, глядя на чёрное ночное небо, тоже видят их мышкопланетную Галактику всего лишь одной маленькой, неприметной звёздочкой на небосклоне. «Как же обманчиво зрение!», – подумал Аник. «Вот уж точно, – думал он, – всё – единое целое, которое только на первый взгляд кажется разрозненным. Малое в большом, большое в малом. Вечное в конечном, конечное в бесконечном… Всё – единое целое!». Сон уже совсем окутал Аника, как внутренний голос, как бы подтверждая мысли его самого, произнёс: «Самого главного глазами не увидишь!..».