Читать книгу "Война за океан - Николай Задорнов"

Гиляк ответил Невельскому, что живет на острове Лангр, неподалеку, объяснил, что от материка идет эта длинная песчаная коса, где стоит пост, потом узкий пролив и очень длинный узкий остров Удд, как продолжение косы, потом опять пролив и остров Лангр в лимане реки. Невельской это сам знал. Таркун снова посмотрел на цветы на платье.

Екатерина Ивановна заметила его любопытство и спросила:

— У тебя есть жена?

Питкен перевел.

— Да, есть жена, — ответил Таркун.

— А ты любишь свою жену? Она красивая? — чуть клонясь к Таркуну, вдруг спросила Катя на чистом гиляцком языке.

Гиляки остолбенели. Старый Ездонок закашлялся, как бы поперхнувшись. Таркун был поражен и вытаращил глаза, морща лоб. Катя смотрела ожидающе, а глаза ее цвета морской воды становились все нежней и мягче, но, кажется, это притворство, она подсмеивалась над мужчиной.

— Красивая! — гордо ответил Таркун. Его открытое и смелое лицо вспыхнуло; оно понравилось Кате выражением достоинства.

— Но почему не скажешь, любишь ли ее?

— Конечно люблю! — решительно ответил гиляк, зная, что позорит себя перед стариками.

— Тогда возьми для нее вот это. — Маленькие руки Кати быстро откололи одну из веток искусственной сирени, что присланы были фирмой Герлен в Иркутск из Парижа еще к прошлому осеннему сезону вместе с платьями, тафтой и выкройками.

Таркун взял цветы на обе полураскрытые ладони, но смотрел не на цветы, а на Катю.

— Почему ты не привез свою жену? Разве вы не берете с собой жен, когда едете в гости? — продолжала Катя, с трудом подбирая слова и обегая взглядом стариков, как бы приглашая их участвовать в разговоре. Но это был солидный народ, что-то вроде отставных генералов, уволенных с мундиром и пенсией.

— Берем! — неохотно ответил Ездонок.

— Конечно берем! — выручая мрачных деловых людей, сказал Таркун.

— Ведь ей скучно без тебя. Она красивая и тебя любит, — продолжала Катя по-гиляцки. — Не правда ли? В следующий раз, прошу тебя, привези ее с собой, — добавила она по-русски, и Питкен снова все перевел.

…Было поздно, когда гиляки дружески простились, обнимая и целуя хозяина и хозяйку.

За окнами был ветер. Стужа на дворе все сильней. Дуняша только что закрыла печи, и от них пышет жаром. Девушка укладывалась на кухне, на кровати за пологом. Под окнами ходил часовой.

— А в Петербурге сегодня парад, балы, торжество! — сказал Невельской, проверяя на ночь свои пистолеты. — А ты, мой друг, подавала чай моим приятелям и набивала гиляцкие трубки!

Но Екатерина Ивановна счастлива и не скучает о далеких балах.

Жизнь гиляков ужасна! Она уже рассказывала мужу, что у гилячек бывают странные обычаи. Оказывается, женщины в казарме давно знают об этом. Второго мужа гилячек они называют «половинщиком». Говорят, что этот же обычай знаком им прежде, он существует у народов Охотского побережья и на Аляске.

У жены гиляка Питкена половинщик — брат мужа. К одному из гиляков напрашивался в половинщики казак Андриан Кузнецов, обещая построить избу.

Геннадий Иванович тоже слыхал что-то подобное от миссионера Иннокентия, когда встречал его в Аяне.

А из казармы доносится пение хора. Там женщины одеты празднично, в белоснежных платочках… Прибежала худая веселая Матрена Парфентьева в платке. Она в сарафане с расшитыми белыми рукавами и нарумянена. Стала рассказывать, что гиляки пришли от капитана очень довольные и гуляют, а Иван Подобин учит Ездонока танцевать камаринского, и вся казарма помирает со смеху.

— Идем, Катя, посмотришь! Да и сама спляшешь.

Через некоторое время в обмерзшую дверь вошла Алена Калашникова, румяная, в седых висках и ресницах: видно, надышалась на морозе. Она под пуховой шалью, в красном сарафане.

— Катя, идем! — сияя от радости, сказала она. — Да и вы, Геннадий Иванович, погуляете с нами в праздник. Закрывай избу, айда, — сказала она Дуняше, — споете с Иваном-то, Геннадий Иванович, порадуйте команду… Да и на кадрель нам кавалеров не хватает! — бойко глянула она на капитана.

Геннадий Иванович и сам не прочь был. Он живо накинул полушубок. Кадриль так кадриль!

— Айда, Алена, да зови Харитину Михайловну.

За дверью кто-то говорил с часовым, видно провожатый Алены, вот и надышалась она, что ресницы закуржавели…

Утром гиляки разъезжались.

— А ты тут один хозяин или еще, кроме тебя, есть купцы? — спросил старый Ездонок у Невельского.

— Тут все купцы. Мы торгуем порознь. Но товар держим вместе, — ответил Невельской.

— А-а! Ну это хорошо!

Глава третья

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧИХАЧЕВА

— Николай Матвеевич приехали, — всплеснув руками, воскликнула на кухне Дуняша. — И Алексей Петрович с ними! И Афоня! Все живы-здоровы!

Екатерина Ивановна кинулась к протаявшему на солнце кружку на окне. Невельской схватил шапку и выскочил на мороз. Вскоре он вернулся с приехавшими.

— Здравствуйте, Екатерина Ивановна… — говорил, энергично поворачиваясь всем корпусом, высокий бородатый худой юноша офицер. Нос у него прямой, немного вверх, от этого выражение лица несколько гордое и заносчивое. Губы детские, пухлые, голову он держит гордо. Приказчик Березин живо скинул доху, а Чихачев не мог.

Дуняша стала помогать Николаю Матвеевичу раздеваться, стаскивала узкие, заиндевевшие, словно приросшие, рукава тулупа. Геннадий Иванович отдавал распоряжение унтер-офицеру и приказчику Боурову принять привезенные меха и устроить каюров.

— Простите… Я сам… — сказал Николай Матвеевич, заметив, что Екатерина Ивановна хочет помочь. Не позволяя ей принять тулуп, Николай Матвеевич положил его на руки служанке.

Мичман Николай Матвеевич Чихачев, рослый, пышущий здоровьем, осенью поступил в экспедицию с крейсера «Оливуца». Сейчас он заметно осунулся, лицо обросло густой темной бородой и пожелтело, щеки запали. Его синие, когда-то веселые глаза кажутся больными, куртка на нем висит как на вешалке. Входя в комнату, он стал неловко расстегивать сумку одеревеневшими от холода руками. Его спутник Алексей Петрович Березин мало переменился. Только лицо в светлой бороде опухло и почернело. Это от морозов или, быть может, от копоти очагов и костров.

— Полтораста штук соболей и шестьдесят четыре лисицы, Геннадий Иванович! — воскликнул приказчик, поглядывая на стол, куда Невельской уже поставил графин. — Но трудно с маньчжурами тягаться! Ничего не скажешь! Я их еще по Кяхте знаю. Они водкой действуют!

Из кухни доносился треск дров в плите, там забулькали, падая в кипяток, мороженые пельмени.

— Вот карты, Геннадий Иванович! — Чихачев вынул пачку бумаг, развернул одну из них на столе. Он стал рассказывать.

Вошел проводник Афанасий, коренастый тунгусе суровым выражением лица и быстрыми глазами.