Читать книгу "Доктор Данилов в Крыму. Возвращение - Андрей Шляхов"

– У меня неуживчивый характер.

– Олег Тарасович меня предупредил, – кивнул Грачкин. – Он сказал, что вы человек с принципами, но при том полностью вменяемый.

«Надо запомнить, – подумал Данилов. – Расскажу Елене, как меня ценит начальство».

– Что же касается подвоха, – Грачкин встал и начал расхаживать по кабинету, – то никакого подвоха нет. Есть сложный участок на котором уже сменилось три руководителя. Не справились. Вам предстоит стать четвертым. Севастпольская станция скорой помощи, можно сказать, восстала из руин, и это восстание… то есть вставание… Короче говоря, там еще очень многое предстоит сделать. Работы много, работа сложная, сразу предупреждаю – будет нелегко. Но эта должность может стать для вас превосходным трамплином. Если вы справитесь, это непременно оценят по достоинству. Это замечательный шанс, тот самый, который выпадает раз в жизни. Советую вам его не упускать.

Грачкин вернулся в свое кресло, достал из ящика стола черную пластиковую папку, раскрыл ее и сказал:

– Сейчас я ознакомлю вас с цифрами…

– Прошу прощения, – перебил Данилов. – А можно узнать, за что именно сняли трех главных врачей?

– Двоих, – поправил Грачкин. – Двоих сняли потому, что они не справились. А одного посадили, потому что он вдобавок путал государственный карман со своим. Деньги в Крым вливаются большие, соблазн велик… Кстати говоря, Олег Тарасович сказал, что вы не стяжатель. Ни со студентов, ни с пациентов не тянете денег. Это, знаете ли, большой плюс.

– Но и соблазны тоже велики, – позволил себе шутку Данилов.

– Все зависит не от размера соблазна, а от человека, – строго заметил Грачкин.

Он захлопнул папку и резко отодвинул ее от себя, видимо передумал знакомить Данилова с цифрами. Данилов обрадовался, подумав, что разговор окончен. Но радость была преждевременной. Грачкин ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, повертел головой, затем выпил залпом уже остывший кофе (оба за разговором совершенно забыли о принесенных секретаршей чашках) и пожаловался уже не деловым, а душевно-приятельским тоном:

– Мне эта севастопольская «скорая» как шило в одном месте. Того и гляди инфаркт с ней заработаю. Порядочным людям неинтересно, умные связываться не хотят, понимают, сколько всего придется перелопатить в этих авгиевых конюшнях. А воры и дураки там не нужны. Я же, собственно, на вас случайно вышел. Пожаловался Олегу Тарасовичу, а он сказал, что у него на кафедре есть подходящий человек. Расставаться, сказал, ему с вами не хочется, но раз уж такое дело… Я знаю, что у вас семья, дочка маленькая. Но я же не навечно предлагаю переселиться в Севастополь. Речь идет о небольшом сроке – год или полтора. Наладите работу, подготовите себе замену и вернетесь в Москву. И уже не на кафедру к Олегу Тарасовичу, а на высокую руководящую должность.

«Боже упаси!» – ужаснулся такой перспективе Данилов.

Видимо, что-то отразилось на его лице, потому что Грачкин добавил:

– А если захотите, то и на кафедру. Олег Тарасович примет вас с распростертыми объятиями. Я просто хотел сказать, что человеку, который сумеет наладить работу на таком сложном участке, можно будет без сомнений поручить руководство крупным стационаром или чем-то еще в этом роде. Но не будем загадывать. Пока речь идет о том, согласитесь ли вы нам помочь.

Коварный ход возымел действие. Данилов хотел поблагодарить за оказанное ему доверие и отказаться, но неожиданно для себя самого сказал:

– Хорошо, я согласен.

«Что я несу?» – подумал он и хотел исправить оплошность, но не успел. Грачкин проворно выбежал из-за стола, снова жал руку, наговорил кучу восторженных слов, а потом позвонил какой-то Ладочке и сказал, что можно готовить приказ на Владимира Александровича Данилова. Пришлось Данилову утешаться заезженным постулатом, который гласит, что все, что ни делается, – к лучшему. Если уж надо, так надо. Попробовать, во всяком случае, стоит, попытка – не пытка. Зато Марию Владимировну можно будет продержать в Крыму с мая по октябрь, когда с мамой, а когда с няней. Ей это пойдет на пользу, реже болеть станет и вообще будет приятно. Море Мария Владимировна уважала сильно…

– Чую, Данилов, рано или поздно буду я спать с министром здравоохранения! – сказала Елена после того, как Данилов трижды поклялся на руководстве по клинической анестезиологии, что говорит правду и только правду.

– Только попробуй! – строго предупредил Данилов, притворяясь, будто не понял шутки. – Я тебе этого не прощу.

– Данилов! – Елена испытующе прищурилась. – А ведь ты знал, что что-то такое будет! Или – чувствовал. Операцию наконец-то сделал, диссертацию защитил…

– Диссертацию я защитил, потому что на кафедре без этого никак, а операцию сделал, когда созрел, – Данилов слегка притопнул левой ногой. – Протезирование коленного сустава – это же не вскрытие абсцесса. Статистика сама знаешь какая. Что же касается дара провидения, то он у меня начисто отсутствует. А жаль. Хотелось бы знать все наперед, чтобы соломку подстилать…

Глава третья

Это Крым, детка!

Город федерального значения Севастополь встретил Данилова неласково – дождем и ветром. Данилов, всю дорогу от симферопольского аэропорта усердно настраивавшийся на позитив, убедил себя в том, что дождик – к счастью, а ветер надует ему удачу. Удача на новом месте была очень нужна. Не на опыт же полагаться. Трехнедельная стажировка на московской станции, в ходе которой Данилова учили руководить правильным образом, и бесконечные советы Елены зря не пропали. Данилов представлял, что и как ему следует делать. Но все равно волновался. Примерно так, как волновался перед первыми самостоятельными сутками на «скорой». Тогда провидение круто поиздевалось над свежеиспеченным линейным врачом Даниловым. Две автомобильные аварии, одно падение с высоты, отек легких, ножевое ранение брюшной полости, астматический статус, «белочка», стыдливо замаскированная под «плохо с сердцем»… «Тебе только родов в машине не хватало», – хором посочувствовали на пятиминутке коллеги. И накаркали, черти, на следующем дежурстве пришлось принять роды. Провидение неблагосклонно к новичкам, любит сразу же макнуть их с головой в ту субстанцию, в которую они неосторожно наступили. Что же будет сейчас?

Перед отъездом Данилов хорошенько порылся во Всемирной паутине, собирая сведения о состоянии севастопольского здравоохранения. Цифры цифрами, но на одних цифрах правильного мнения не составить. Нужны личные впечатления, рассказы очевидцев. Впечатления были разными, но суть их сводилась к тому, что Данилову сказали в министерстве. Положение сложное, можно сказать – аховое. Работы Данилов не боялся, он боялся по неопытности сделать еще хуже. Елена хвалила его за эти опасения. Говорила, что боязнь напортачить является залогом принятия правильных решений.

– Как только захочешь посоветоваться – звони, – сказала жена на прощание. – В любое время, хоть днем, хоть ночью.

Данилов пообещал, что будет звонить в любое время, но про себя решил, что советоваться с Еленой не станет. От заочных советов мало толку, да и вообще это отдает школярством. В случае необходимости можно посоветоваться с непосредственным начальством – директором департамента здравоохранения Севастополя или кем-то из заместителей. С директором департамента Эллой Аркадьевной Масконовой Данилов еще в Москве познакомился заочно, благо на сайте департамента была ее биография. По датам обучения в институте Данилов высчитал, что Элле Аркадьевне сорок восемь лет или немного больше, если она поступила в институт не сразу же после окончания школы. Доктор медицинских наук, профессор, кардиолог. Прежнее место работы – главный врач областного кардиологического диспансера в Ростове. На фотографиях Элла Аркадьевна выглядела значительно моложе, лет на тридцать пять, не больше. Красивая, с правильными чертами лица, взгляд открытый, на губах едва заметная улыбка. И если «официальную» фотографию, размещенную на сайте департамента, еще могли как следует отфотошопить, убрав морщины и прочие признаки возраста, то вряд ли кто-то стал бы колдовать над фотографиями, размещенными на посторонних сайтах. Об Элле Аркадьевне писали много и писали разное. Плохого, как и положено, писали больше, чем хорошего. Данилов плохому значения не придавал, поскольку на собственном горьком опыте успел убедиться, как журналисты могут подтасовывать слова и факты для получения нужного им материала.[5] Подумал заодно, что о нем сейчас тоже начнут много чего писать, и порадовался тому, что Никита уже совсем взрослый, студент, он вранью не поверит, а Мария Владимировна еще мала, газет не читает и по Сети не шастает. А то был случай на кафедре, когда журналистка, обидевшись на то, что ее мать в кардиологическом отделении шестнадцатой городской больницы не положили в отдельную палату, написала в «Столичный пустословец» статью, в которой прошлась по всем, кто имел несчастье быть причастным к процессу. В том числе досталось и доценту кафедры Паршину, который дважды консультировал мамашу журналистки в реанимационном отделении. Паршин якобы делал журналистке намеки на то, что его консультации стоят денег, а не получив желаемого, осматривал ее мать халатно, на бегу. Из-за этой статьи у Паршина возникли проблемы с сыном-восьмиклассником. Тот, с присущим всем подросткам максимализмом, заявил, что ему стыдно за отца и наговорил бедному Паршину много чего еще. Довел бедного доцента до гипертонического криза. Можно понять – мало того, что в академии и в больнице тебе без вины виноватому косточки перемывают, так еще и дома от родного сына упреки выслушивать. Газету потом заставили напечатать опровержение, но оно, как принято, было напечатано мелким шрифтом на последней странице. А статья с броским заголовком «Врачи-губители» была на первой с переходом на третью. Главврач шестнадцатой больницы хотел засудить журналистку-кляузницу, чтобы другим неповадно было, но оказалось, что та стоит на учете в ПНД с диагнозом «шизофрения». Что толку с такой судиться?