Читать книгу "Палач - Виктория Крэйн"

Мыльная пена медленно стекала по моему телу. А я стояла под водой, закрыв глаза, и вспоминала.

Память, вообще, очень странная штука. Какие-то вещи запоминаются во всех подробностях, до мельчайших деталей, хотя произошли настолько давно, что кажутся невероятными. А что-то, казавшееся еще несколько дней назад очень важным, вдруг быстро забывается. Иногда память похожа на картинки. А иногда это лишь отголоски чего-то, тень мелодии, звучавшей в чужом окне, когда ты проходил мимо. Память жестока. Она возвращает к тому, что давным-давно превратилось в прах…

Я стояла под душем, а сама видела, как лучи холодного зимнего солнца отражаются от белого-белого снега, покрывающего равнину перед замком. Видела протоптанную в снегу лошадьми и подводами дорогу от подлеска к широкому и глубокому рву, заполненному незамерзающей в любой мороз водой. Видела крестьян, которые пешком, целыми семьями идут к высоким стенам замка и располагаются у костров в ожидании встречи с моим отцом, который каждое утро в начале недели занимался их тяжбами. Неизменные стаи ворон кружат над замком и, устав, опускаются на зубчатые стены.

Это очень приятные воспоминания. Мне казалось, если я поглубже вдохну, то почувствую запахи замкового двора, в которых причудливо и привычно перемешивались ароматы дыма, конского пота, доспехов — запахи моего дома и моего детства.

И, конечно же, звуки. Жесткая музыка самой жизни: лязг оружия, ржание лошадей, голоса людей. Стражники перекликаются на стенах. Воины из только что сменившегося караула громко переговариваются и грубо шутят во дворе замка, протягивая к кострам руки. Вот они похохатывают, окликая проходящих мимо женщин, которые выносят им корзины с только что испеченным хлебом. Из-под сбившихся от ветра чистых полотенец виднеются румяные корочки. Аромат выпечки разносится ветром по двору, разбавляя уютом резкость морозного утра.

И, конечно же, взрывы детского смеха. Это мы наперегонки носимся по двору. Нас трое — старший брат, я и воспитанница наших родителей, моя ровесница и подружка во всех шалостях. За нами, грузно переваливаясь с ноги на ногу, бежит старая нянька. Она охает и причитает. Чистый воздух делает нас совершенно неуправляемыми, и угнаться за нами невероятно сложно для ее дородного тела.

Но вот во двор выходит Збигнев, усатый мужчина лет сорока, наставник по оружию моего брата. Он хмурится, и улыбку тут же смывает с раскрасневшегося лица Яна. Братец выпрямляется и на деревянных ногах отправляется получать выговор. Мы, девчонки, хихикаем и убегаем от няньки, которая воспользовалась нашим замешательством и подошла настолько близко, что смогла почти ухватить меня за полу длинного плаща. Но я успеваю отскочить, и мы, пихаясь и подталкивая друг дружку, убегаем…

Я запрокинула голову, чтобы струи били мне в лицо, и улыбнулась. Какие же шалости мы придумывали! Заводилой, конечно же, был Ян, самый старший. Но и мы не отставали. Ксения и я часто соревновались, кто искусней набедокурит и не будет при этом пойман. Доставалось почти всегда Ксюхе. Но она не роптала. Впрочем, сидеть в хлеву на хлебе и воде приходилось нам всем. Яну попадало сильнее. Он же был мальчишка, наследник, и его воспитывали в строгости. А мы — девчонки, что с нас взять? Будущие жены. Пусть себе развлекаются, пока есть возможность. Только не переломают себе ничего да не попортят имущество. Будут вести свой дом, сами поймут, каково это — вести хозяйство и ценить все, что досталось трудом да потом людским…

Это было славное время. Время, когда непонятное казалось деяниями злых Божеств, когда все было просто и в то же время сложно. Когда вопросы чести решались добрыми клинками, а скальды с трубадурами еще колесили по чавкающим дорогам моего древнего мира. Мира, который я покинула. Мира, по которому я отчаянно тосковала и в который мне уже не суждено вернуться, какую магию я бы ни призывала в помощь. И даже мой Дар тут бессилен.

Но однажды в зимний вечер в замок примчался гонец. Приняв у него лошадь и предложив подогретого эля, его проводили к отцу. Мы, по обыкновению болтавшиеся поблизости, шмыгнули следом. Притаившись в тени у стен, за бочками и скамьями, на которых ночью отдыхала отцовская дружина, мы стали прислушиваться.

Как оказалось, земли, что граничили с нашими и всегда считались принадлежащими какому-то иностранному то ли графу, то ли маркизу, перекупил князь из далекой страны. И так ему земля эта понравилась, что он незамедлительно собрался на ней поселиться и заняться перестройкой замка. А гонца к отцу послал еще один наш сосед, барон Уотергейт, предлагавший отцу последить за князем и его дружиной. Кто их знает, этих князей? Сегодня он тихо сидит за стенами своего замка, а завтра пойдет в поход на соседей. Обычное дело. Но если он собирается жить мирно, то тоже неплохо. У барона дочка и у отца две девчонки. Если князь женат, то наверняка у него связи при дворе имеются. А это дело нужное — девчонок пристроить хорошенько.

Когда я, маленькая — восемь лет мне тогда было — все это услышала, так и сползла по стенке на мягкое место. Ксюха с Яном было захихикали, тыча в меня пальцами, но нас заметили. Отец сделал знак своим людям, и нас за уши выволокли из зала и в очередной раз заперли в хлеву.

И никто тогда даже представить себе не мог, что гонец тот стал предвестником событий, навсегда перевернувших судьбы — мою и моей семьи.

Я закрутила краны. Проверила, не капает ли, а то стука падающей воды мне хватило надолго. Потом вышла из кабинки, осторожно обтерлась полотенцем, чтобы снова не раскровить раны, и завернулась в махровый халат.

Я стояла перед зеркалом и разглядывала себя. С волос капало. Надо бы закрепить полотенце тюрбаном, дать влаге впитаться, но я не стала. Просто промокнула и растерла волосы. Этот тюрбан придаст мне слишком домашний вид. Не хватает только ужина, телевизора и мужа на диване. Вот вам и семейная идиллия.

Я перебрала баночки на столике. Тени, румяна, тональные кремы. Тушь. Но даже если б я и захотела воспользоваться чем-то из этого набора, моим синякам под глазами уже ничто не поможет. Да и сами глаза запали. Скулы резко выделялись на фоне впалых бледных щек. Да уж. Ведьма натуральная. Краше в гроб кладут. С такой физиономией я бы сама себя не узнала. Не то что Люциан. Но Люциан вообще не мог меня узнать. Меня не узнал бы не единый человек из мира моего детства, если б вдруг оказался здесь. Для этого я сделала все. В одном из миров я изменила внешность. У них были очень странные технологии, никак не связанные с магией. Вот если бы я изменилась магически, мою истинную внешность увидел бы любой сильный волшебник. Но магии в моем изменении не было ни капли.

Теперь я выше ростом. Мое лицо стало уже, а кожа смуглей. Волосы из белокурых — темно-темно каштановыми. И прямыми. Чуть ниже лопаток. Глаза из голубых — ореховыми. Джек называл их глазами Бэмби. Я читала эту сказку из мира Джека, и вид этакой беззащитной, наивной невинности меня не радовал. Именно от подобной внешности я пыталась избавиться всеми силами и средствами.

В пору своего детства я выглядела милым ребенком с пшеничными кудрями, широко распахнутыми голубыми глазами, кругленькой мордашкой, ямочками на щечках и улыбкой на пол-лица. Меня часто называли ангелочком, и женщины восторженно охали мне вслед. Снова выглядеть, как Бэмби, мне не хотелось. Но деваться некуда. Больше мне внешность не изменить. Если только магически. Но есть ли в этом смысл? Те, кто знал меня другую, уже мертвы, и даже прах их забыт. Остался лишь Люциан. Но он не понял, кто я такая. И пока это меня устраивало.