Читать книгу "Любовь окрыляет - Галина Владимировна Романова"

Глеб подозревал, что и их постельная жизнь подвергалась обсуждению мамы и дочки за закрытыми дверями кухни. Они иногда закрывались, и Светка потом оттуда выходила с пунцовым лицом. Он пытался подслушать пару недель назад. И странное дело, не услыхал своего имени ни разу. А вот имя какого-то Жоржа сильно резало слух, хотя и произносилось тещей свистящим шепотом.

Глеб долго потом ломал голову, вспоминая, есть ли среди многочисленной Светкиной родни мужчина с таким именем. Так и не справился, сдался, затаился. Не спрашивать же саму Светку! Сразу всплывет факт его подслушивания. А в этом быть уличенным Глебу было невыносимо стыдно. Опять же теща об этом могла узнать из еженедельных Светкиных отчетов и тогда бы его и вовсе со свету сжила. И так не упускала случая опустить ниже плинтуса в присутствии жены и сына.

То некрасивый он, то неуклюжий, то работа у него совсем не престижная, то он за столько-то лет так и не научился галстуки завязывать. Что это за узел? Разве же это узел?! Сдавать Светку с ее нежеланием вязать галстучные узлы Глеб не хотел, потому молчал.

А эта тварь что удумала сегодня! Как только они вошли, едва успели раздеться, переобуться в домашние тапки, которые она для них специально держала, и едва Глеб успел повернуться к ней неумелым галстучным узлом, как она…

– Глебушко! Опять!!! – всплеснула сухонькими ручонками мерзкая старуха и подлетела к нему. – А ну-ка пригнись, детка.

В детке было метр восемьдесят девять, в теще полтора метра. И потому детке пришлось прилично согнуться, чтобы она могла дотянуться до его шеи. Так и стоял, с откляченным задом, как дурак последний, перед старухой и дышал смрадом ее старческого рта, пока она перевязывала ему галстук.

– Вот! Вот каким должен быть узел на твоей шее! – заключила она, подводя его к зеркалу.

Узел был шикарным, конечно, воздушным, чуть асимметричным, но это сейчас модно. И в другое время непременно понравился бы Глебу, не повязывай ему галстук Наталья Ивановна.

– Да, спасибо, хорошо, – пробормотал он невнятно.

Ушел в комнату, сел в кресло, которое самолично выбирал теще к юбилею, и закрылся от всего мира газетой. Накал его негодования был настолько силен, что жена рассмотрела его даже через газету.

– Не злись, милый.

Светлана, улучив момент, когда мама отползет в туалет, присела к нему на подлокотник кресла и запустила нежные пальцы в его шевелюру, чуть взъерошила.

– Я люблю тебя, Глеб, – шепнула она тихо, чтобы Ванька, играющий в просторном холле в солдатиков, не слышал. – Очень люблю! И за это тоже…

– За что за это? – отозвался он нехотя, а газета в его руках предательски задрожала.

– За терпение. Тебе очень сложно бывать здесь, в последнее время особенно, а ты ради меня, ради Ванечки делаешь это каждую субботу и…

– Светуся-аа! – туалетная дверь с грохотом отлетела в сторону, теща выскочила на порог. – Идем, идем в кухню, пирог поспевает, поможешь переложить мне его на блюдо.

– Потом, потом, дорогой, – увильнула от его рук и губ Светлана, вскочила с подлокотника, как нашкодившая девочка семи лет, и помчалась на мамин зов.

Что же делается-то, а?! Что же она с ними со всеми делает, эта старая мерзкая жаба?! Что преступного в том, что он поцелует свою жену?! Почему Светка ее так боится? Почему позволяет так поступать с собой, с ним, с ними со всеми?!

Вот! Опять закрылись! Сейчас старая сука наверняка станет выведывать у его жены подробности их интимной жизни. А какая жизнь, какая жизнь, если он после суббот этих поганых лишь к пятнице и отходит?! Он даже с женой стал менее разговорчивым из-за этих субботних визитов. И почти ничего ей не рассказывал и совета не просил. А однажды…

Глебу снова стало неуютно, стоило вспомнить о той крамоле, которую он допустил по отношению к Светке и Ванечке. И хотя крамола та носила лишь мысленный, мечтательный характер, лучше ему от этого не становилось. Стоит ведь подумать один раз, а потом так и пойдет, не так ли?

А что случилось…

Он ведь после того, как услыхал подслушанное из уст тещи незнакомое мужское имя Жорж, распсиховался сильно. Даже начальству надерзил и едва на выговор не нарвался. А в один из вечеров, сидя у телевизора и рассеянно слушая Светкину трепотню по телефону опять же с мамой, неожиданно подумал, а что было бы с ним, уйди жена в тот вечер от него? Что случилось бы?

А ничего такого гадкого и не случилось бы, решил он вдруг спустя минут десять, в течение которых размышлял, а жена все так же говорила с мамой по телефону.

Квартира его, он бы здесь так жить и остался. Стало быть, не бомжевал бы. Работа у него приличная, хотя теще и не нравилась. Выезжал бы с руководством на рыбалку и охоту, глядишь, давно бы уже на повышение пошел. Мог бы еще и частным сыском подрабатывать, как многие знакомые опера делают. Времени-то у него было бы вагон, куда его девать-то? Сейчас он начальник отдела, сверхурочных у которого практически не бывает, потому он и дома вовремя. Но башка у него варит, и к нему часто за советом идут. Был бы свободен, советы те давались бы уже другим людям и за деньги. Так что…

К тому моменту, как Глеб Карпов домечтался до нового романтического знакомства с молодой, не скованной принципами красоткой, Светка закончила говорить с мамой. Подошла к нему, привычно прижала его голову к своей груди, чмокнула в макушку и зашептала, зашептала что-то милое и трогательное. Ванечка тут же подбежал с другого боку с солдатиком, которому оторвал автомат. Глянул виновато, попросил подклеить и тоже прижался щечкой к его колючей щеке.

Хоть снова плачь! Как же он мог-то, а?! Как он мог только подумать, что в его жизни не будет вот их – родных и единственных?! Ладно, женщину можно поменять одну на другую. Сына-то поменять нельзя. Ванька, он Ванькой и останется. Хоть он еще человек десять нарожает с кем-нибудь, Ванька-то от этого его сыном не перестанет быть.

Мудак он! Заключил тогда Глеб Карпов, поглаживая жену по попке. Мудак, раз мысли такие позволил себе допустить. Теща что? Сегодня есть, завтра нет, не вечная же она. А жена и сын, это на всю жизнь.

И думать себе так Карпов запретил раз и навсегда. Запретил так думать, но не запрещал себе подслушивать. И поэтому, стоило кухонной двери закрыться за мамой и дочкой, как он тут же метнулся в холл к сыну, быстро наговорил ему новый сценарий игры, сгреб себе половину его солдатиков. Распластался на полу головой к кухонной двери, подполз поближе. Так, чтобы макушка касалась белоснежного пластика, склонился пониже и начал строить оборонительные укрепления. Это он так сыну сказал, сам-то принялся подслушивать, благо, из-под двери, где оставалась щель сантиметров в пять, слышно было, как теща дышит, не то что шепчет.

– Милая, тебе надо решиться! – настаивала на чем-то Наталья Ивановна.

– Мама, я не могу, – заартачилась всегда покорная дочь.

– Как не могу?! Как не могу?! Я обещала!!! – вспылила старая гадина и громыхнула чем-то, видимо, своим сухоньким кулачком по столу.