Читать книгу "Возвращайся! - Александр Аде"

– Поехали ко мне, – предлагает Серж. – Оттянемся по полной!

И они, хохоча, перебивая друг друга, двигаются по улицам города. Жара воскресного июньского дня к вечеру немного спала, стало чуть прохладнее.

Квартира Сержа недалеко, в двух троллейбусных остановках от театра, рядом с гигантским заводом. Когда-то, при советской власти, в исчезнувшем мире, кажущемся уже почти нереальным, предприятие процветало, гремело на всю необъятную державу, и работало на нем сорок восемь тысяч человек. Сейчас осталось не более восьми тысяч, и как завод выживает, непонятно.

Всей толпой «гамлетовцы» заходят в сумрачный подъезд пятиэтажной «хрущобы», поднимаются на последний этаж, и Серж открывает дверь своего жилища.

Родители Сержа развелись, когда ему было три года. Отца он не помнит, растили его мать и бабка. Обе умерли недавно, одна за другой, Серж остался один в просторной трехкомнатной квартире. Он мог бы продать ее и купить однокомнатную, а на разницу – полтора миллиона рублей, если не больше, – безбедно существовать. Но Серж не рискует. При всей своей бесшабашности он робок в денежных делах и живет на средства, оставшиеся после матери, а они уже на исходе. О том, что будет дальше, Серж старается не размышлять.

Мебель в квартире старая, покарябанная, латаная. Кругом грязь, пыль и пустые бутылки.

По дороге «гамлетовцы» купили пиво, водку и джин-тоник в железных банках, хлеб, колбасу, печенье, конфеты и мороженое. Девчонки на скорую руку сделали бутерброды, парни открыли бутылки, и компания треплется без умолку – в основном, о скорой премьере. Все они – за исключением Лисенка и режиссера Федора Иваныча – студенты разных вузов.

Голоса звучат все хмельнее, громче, развязнее. Пьяно хихикая, режиссер пытается влезть в разговор, но если в театре он царь и бог, то здесь – никто. Милый потешный старикашка. Им откровенно пренебрегают.

В квартире семь парней и четыре девчонки. Впрочем, Лисенок не в счет, его и мужчиной-то никто не считает, а у Коляна за пределами «Гамлета» есть подружка. Но остальные вовлечены в вечную игру влюбленности, ревности, похоти, и воздух в квартире как будто сгущается, электризуется, становится душным и пряным.

– Пацадевки! – истошно орет Серж, объединяя два слова в одно.

Он развалился на диване, обнимая двух девчонок, Зинку и Регину.

Пухлый, бровастый, с подвижным лицом и ужимками клоуна, с ежиком темных волос Серж – заводила в любой компании, даровитый лицедей, хоть и учится непонятно зачем в институте народного хозяйства. Он мог бы стать профессионалом – и не последним. Но природная лень, нежелание впрягаться в актерскую лямку привели его в самодеятельный театр «Гамлет и другие». Здесь, не слишком надрываясь, он – звезда. Парни завидуют ему, девочки его обожают.

– Пацадевки, выпьем за Антошку Чехонте! Классный был чувак! Если б не он, мы бы сейчас играли какую-нибудь мутотень. За гениального Антошу! За Человека без селезенки!

– За Антошу! – ревут лицедеи.

А Лисенок неожиданно резко свистит, засунув в рот два пальца. Ребята вздрагивают, потом бешено аплодируют. Лисенок, который по обыкновению тихонько примостился в уголке, тушуется и краснеет. На него сыплется град презрительных насмешек. Он только втягивает голову в узкие покатые плечи и исподлобья зыркает глазами.

Трудно понять, почему его называют Лисенком, хотя что-то звериное в нем, несомненно, есть – в ускользающем затравленном взгляде, в маленьком недоразвитом подбородке. И сочетание черных глаз и светлых волос почему-то наводит на мысль о звере.

Его рот обычно сложен в гримасу обиды и упрямства. В труппе он всего лишь рабочий сцены, но бесконечно любит театр – не театр вообще, а только «Гамлета и других». Как бы актеры не издевались над ним, он их боготворит, а за Сержа готов умереть, не задумываясь.

Вот и сейчас он отворачивается к стене, что-то яростно, злобно шепча, обнажив остренькие мелкие зубки…

Кажется, что в квартире становится тесно от непрекращающегося крика и гогота. Раскраснелись, глаза лихорадочно блестят, языки мелят что попало. Пьяненький Федор Иваныч уснул на диване, как ребенок, и артисты, глумясь, обзывают его стыдными прозвищами.

– Пацадевки! – орет Серж. – Внимание! Ахтунг! Родилась клевая мысль! Находим себе пару! В «Чайке» Тригорин трахается с Нинкой Заречной и со старухой Аркадиной. Полина Андревна – с Дорном и со своим тупомордым муженьком. Машка – с Медведенко… Погоди, где у нас Тригорин?.. Тьфу, да это ж я! Собственной персоной! – Он заливается смехом, разбрызгивая пиво. – Заречная, Аркадина, к ноге!

– Мы тут! Мы тут, о наш повелитель! – кричат Зинка и Регина, обнимая его с двух сторон.

– А я вас и не заметил! – пьяно хохочет Серж. – Ну, здесь все тип-топ… Теперь эта… Машка, гарная жинка Медведенко… Машка, ты тут?

– Тута я! – из угла комнаты кричит девчонка по имени Снежана.

– А Медведенко где?.. Сема!.. Семен Семены-ы-ы-ы-ч!.. Ты где?.. Ау-у-у!.. Найти его! Привести сюда! Пред мои светлые очи.

«Семен Семеныч Медведенко», точнее, играющий эту роль упитанный Миха обнаруживается в соседней комнате. Ему скучно, он хотел бы уйти, но мешают нерешительность и апатия. Миха в одиночестве смотрит телевизор, ругая себя размазней и тряпкой. Его со смехом приволакивают «пред светлые очи» Сержа.

– Ты что, – вопит Серж, – телик сюда пришел глядеть?! Вот тебе пара, – он тычет в Снежану. – Благословляю, дети мои!

– Да я, в общем-то… мне бы домой… – мнется Миха.

Серж наливает водку в стакан.

– Пей!

Миха, багровый от стыда, не смеет ослушаться. Он отхлебывает водку, как воду, кашляет, и Снежана утаскивает его в другую комнату.

Пошевелив хмельными мозгами, Серж вспоминает, что надо пристроить «Полину Андреевну Шамраеву». Но она уже пристроена. Ее обнаруживают в третьей комнате в объятьях Сашка, который – по чеховской пьесе – ее муж. Их оставляют вдвоем.

– А с остальными пацанами что делать? – недоумевает Серж. – Для них девок не припасено.

Но оказывается, проблема отпала сама собой: Вован («Тригорин») ушел, не попрощавшись, втихомолку ретировался и Колян, играющий Дорна.

– У нас еще Лисенок есть, – мурлычет Зинка в ухо Сержа. – Этого куда?

– Эй, Лисенок! – вопит Серж. – Подь сюда!

Словно ниоткуда возникает невысокий Лисенок. Он совершенно трезв, глаза смотрят угрюмо-пришибленно, точно он ждет удара.

– Эй, Лисенок, ты же у нас девственник, верно? Так что вали куда хошь, только нам не мешай. Пошел на!..

Лисенок тут же исчезает, как будто его и не было.

* * *

Королек

Чего я больше всего боялся и – одновременно – с нетерпением жаждал, так это звонка Пыльного Опера. То и дело в моем черепке фантомно звучал невозмутимый голос мента, сообщавший, что случилось третье душегубство.