Читать книгу "Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939-1945 - Майкл Масманно"

И теперь Серватиус попытался оспорить правдивость рассказа Коллера. Он спросил, не кажется ли всем присутствующим маловероятным то, что в свои последние дни в бункере фюрера, когда главным пунктом во всех разговорах были военные проблемы, могли еще вестись какие-то дискуссии по еврейскому вопросу. Я ответил: «Еврейский вопрос был для Гитлера основным во все времена. В своем завещании, оглашая свою последнюю волю, практически находясь на последнем издыхании, он все еще поносил евреев. Никогда не было момента, чтобы он отвлекся от главного дела своей жизни: уничтожения евреев».

Тогда Серватиус решил перейти в наступление нк другом участке. А может, генерал Коллер сам был антисемитом?

«А генерал ВВС Коллер, который был так близок к Гитлеру, он что, относился к евреям по-другому? Он чем-то отличался от Гитлера? Он был другом евреев? Я правильно вас понял?»

«Я не знаю, какие чувства испытывал Коллер, но во время беседы со мной он ясно дал понять, что рассматривал расстрел пилотов авиации союзников, людей в военной форме как отвратительное убийство».

Я добавил, подчеркнув, что даже Кальтенбруннер, который явно не относился к числу друзей евреев, согласился с Коллером в том, что «убивать людей в форме было бы неправильно».

Кроме того, Кальтенбруннер дал Коллеру свою оценку Эйхмана, которого он знал с юных лет, проведенных в Линце (Австрия), и рядом с которым он долгие годы прослужил в СС: «Как вы знаете, Эйхман очень ревностно относится к своей прерогативе и своим обязанностям осуществлять казни евреев. И если вы выступите в защиту этих летчиков и спасете их, то все равно не сможете спасти тех, кто родился евреем, имеет одного из родителей еврея или родственника еврея, в ком вообще течет еврейская кровь».

Вспоминая рассказ Коллера, воскрешая ту сцену, когда он практически сунул голову в пасть льву, осмелившись возразить Гитлеру, находясь под бомбами в его подземном бункере, я выразил свое восхищение этим человеком, заявив со свидетельского места, что Коллер совершил «очень смелый поступок, отказавшись следовать приказу Гитлера».

Но Серватиус не разделял моего восхищения: «Смелость, о которой вы говорите, была ли она на самом деле? Ведь все это происходило после сокрушительного поражения? Мог ли Коллер вести себя по-другому, разговаривая с Гитлером? Не думаете ли вы, что и здесь речь идет всего лишь о попытке после разгрома взвалить бремя ответственности на кого-то другого?»

«Но Коллер не был обвинен ни в каких преступлениях. Ему не было нужды перекладывать вину на чужие плечи».

От Коллера и Кальтенбруннера Серватиус перешел к ужасающим фактам деятельности эйнзатцгрупп (групп уничтожения), значительная часть ответственности за их деятельность лежала на Эйхмане.

Глава 2

Когда 22 июня 1941 г. Адольф Гитлер вероломно предал Иосифа Сталина и двинул свои мощные армии во главе с фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем (1881–1948; в начале Великой Отечественной войны был главнокомандующим сухопутными войсками Германии.

19 декабря 1941 г. был уволен в запас — из-за поражения немцев под Москвой. — Ред.) в Россию, за немецкими войсками следовали вездесущие эйнзатцгруппы, банды убийц, наделенных чрезвычайными полномочиями, которые всегда были готовы писать кровью на страницах истории, не заботясь о своих черных душах. Задачей эйнзатцгрупп не было оказание помощи войскам Браухича сломить сопротивление России. Их функции вообще не имели ничего общего с военными задачами рейха. На востоке с самого начала войны действовало четыре таких группы по 1000–1200 человек, и перед ними была поставлена уникальная цель: уничтожение всех людей, в чьих венах течет еврейская кровь (а также политработников — основы советской структуры власти. — Ред.).

В последние дни войны 24 командира эйнзатцгрупп были захвачены в плен. Затем их привезли в Нюрнберг и предъявили обвинение в убийстве 1 миллион безоружных мужчин, женщин и детей. Один из обвиняемых еще до начала суда совершил самоубийство. Мне довелось председательствовать на том суде. Именно благодаря тому, что мне пришлось узнать в Нюрнберге как судье и как офицеру ВМС США, меня пригласили свидетельствовать на процессе по делу Эйхмана.

Однажды я сидел среди посетителей на суде в Бейт-Хаме и слушал рассказы свидетелей, которым довелось на собственном опыте испытать все то, чему подвергались жертвы в нацистском царстве террора. Неожиданно я поймал себя на том, что стараюсь прижать поближе к ушам наушники своего радио, чтобы не пропустить ни одного слова из английского перевода, проникавшего в мое возбужденное сознание. Свидетельница, стройная седоволосая женщина средних лет, с выражением страдания на лице рассказывала, комкая носовой платок и иногда вытирая им глаза, о том, как одно из подразделений эйнзатцгруппы приехало в городок Загровский (обнаружить на картах не удалось. — Ред.) в Западной Белоруссии, где она проживала.

Рано утром ее разбудили звуки проносившихся мимо ее дома галопом лошадей. Она увидела, как офицеры СС направились к синагоге, выбили двери и превратили ее в конюшню. После этого эсэсовцы приказали ей и соседям с вещами собраться на площади возле рынка. Туда направились 500 еврейских семей.

Там солдаты в стальных шлемах приказали городскому раввину надеть свой молитвенный платок, читать молитвы, а потом петь и танцевать. Он отказался, и за это его избили. Стоявшие рядом люди попытались защитить его с криками: «Слышишь, о Израиль!» Но и их тоже избили.

Во время этой суматохи к площади подъехали несколько грузовиков. Евреев, которые носили специальные знаки — «звезда Давида», начали загонять в машины. Но для госпожи Йосселевской и ее восьмилетней дочери Меркеле в грузовике, в который ее направили, не хватило места, поэтому ей и еще нескольким человекам приказали идти следом. Грузовик, набрав скорость, направился в сторону еврейского кладбища, которое находилось в 3 километрах. Женщине приходилось бежать за ним изо всех сил, так как в противном случае солдаты грозили ее застрелить. Другие евреи, те, кто споткнулся и упал, уже лежали вдоль дороги нелепо скорчившись, застреленные охраной с грузовиков.

Когда процессия прибыла на кладбище, Йосселевская увидела, что там вырыта глубокая яма, на краю которой уже стояли многие из ее соседей, в то время как солдаты занимали позицию для стрельбы.

«Мы все еще надеялись, — с плачем восклицала Йосселевская со свидетельского места, — что то, что с нами происходит, всего лишь очередная пытка. Наверное, люди всегда сохраняют надежду выжить». Она вспоминала, что, когда в то утро собиралась в дорогу, дочь спросила ее: «Мама, зачем ты заставляешь меня надевать субботнее платье? Нас ведь везут убивать». Теперь же, на кладбище, маленькая девочка снова оживленно просила ее: «Мама, чего мы ждем? Давай убежим!»

Свидетельница сделала паузу и на мгновение через очки быстро посмотрела на своих соседей, будто желая убедиться, что они слышат ту невероятную историю, которую она пытается довести до их ушей. Госпожа Йосселевская продолжила рассказ. Обжигающим потоком фраз она рассказала, как «несколько молодых людей попытались убежать, но их сразу же поймали и на месте расстреляли».