Читать книгу "Война миров - Олег Дивов"

– Как заново родился! Пожалуйста, зовите меня Энрике.

– Не могу, это неприлично. Девушке из моего сословия не подобает вести себя так вольно с настоящими господами.

– Бросьте, Долорес. Не возражаете, если я буду называть вас по имени? Долорес, я изучаю философию… Впрочем, это неважно. Важно, что вы спасли меня. Я верю, что между спасителем и спасенным должны возникать особенные отношения, которые выше сословных предрассудков.

Ну да, я уже верю, что ты будешь выше сословных предрассудков. И гендерных тоже. И любых других.

– Вижу, вы сомневаетесь. Хотите кофе? Я как раз собирался выпить кофе, но увидел вас и подумал: хорошо, если бы вы составили мне компанию. Я смог бы поблагодарить вас.

– Сеньор Энрике, – я решила, что такое обращение будет идеальным компромиссом, – это невозможно. Что подумают ваши родители, когда слуги скажут им, что вы пили кофе в обществе таксистки? Это ведь ужасно!

В той же Куашнаре такая реплика сошла бы за сатирическую, в Эльдорадо вовсе нет. Тем не менее мы рассмеялись оба. В порядке избавления от предрассудков.

– Мои родители подумают, что я вас заставил! И вот свидетель, – он показал на садовника, работавшего неподалеку.

Садовник прислушивался к нашей беседе с очень хмурым видом. Ну еще бы, его ж не заставляют пить кофе с госпожой. А он, может, хотел бы! И даже спасти бы ее согласился ради такого случая.

– Спускайтесь, – попросил Энрике. – Кофе сервирован в беседке. А чтобы вы не чувствовали себя неловко, мы можем говорить о чем-то, что вам интересно. О вашем детстве в деревне. Вы ведь из деревни? Прошу, только не обижайтесь, но ваше произношение выдает происхождение. Хотите поговорить об этом?

Какие обиды, это комплимент. Самый трудный из шести диалектов испанского, которыми я владела. Я полтора года его шлифовала и боялась, что так и не освою.

– Но, сеньор Энрике, у меня было самое обыкновенное детство.

– Вы ведь были счастливы? О чем-то мечтали, чему-то радовались, что-то вас огорчало, а что-то давало надежду?

– Конечно!

– Мне это очень-очень интересно! Я очень хочу понять, как живут люди из других сословий.

– Ну, если вам действительно очень интересно… – Я с сомнением оглядела балкон. Никаких лестниц тут не предусматривалось. До земли – метра четыре, с балюстрадой балкона все пять. Чепуховая высота для Деллы Берг, но Долорес Кастро вряд ли умеет прыгать из окон и с балконов. С другой стороны, почему нет? Невелика трудность для деревенской сорвиголовы.

Энрике понял, в чем проблема. О, похоже, мальчик сам когда-то сигал на улицу из окошка. Может, назло родителям, посадившим его под домашний арест, а может, из чисто подростковой тяги к романтическим поступкам.

– Подождите, – попросил он. Окликнул садовника. Через минуту тот подставил к балкону отличную раздвижную лесенку. – Не бойтесь. Это очень прочная лестница. Ею пользуются в саду для работы с высокими деревьями. Она выдерживает вес взрослого мужчины. Если вы вдруг оступитесь, я поймаю вас. Я очень сильный.

– Не беспокойтесь, сеньор Энрике. Я всего два месяца в столице. А до этого в деревне случалось всякое. Когда на нашу крышу залез любимый кот соседки, застрял и начал вопить, мне пришлось взять такую лестницу, что лучше бы ее вовсе не было… В ней было гвоздей больше, чем дерева.

Я перелезла через перила, нащупала ногой первую ступеньку. С запозданием вспомнила, что нижнего белья на мне нет и при движении это, конечно, бросится в глаза молодому человеку – на то он и молодой человек. Мысленно усмехнулась: опять застесняется.

– Но почему кота пришлось снимать вам? Разве этого не могли сделать сыновья или внуки соседки? Или ваши братья?

– Наша соседка – старая дева, и кот был единственной ее отрадой. А моя мама умерла от гриппа, когда я была младенцем. Папа потом женился на славной женщине из городских. И уехал к ней, а я осталась с бабушкой и дедушкой.

– Вас сослали в деревню, чтобы вы не мозолили глаза мачехе?

– Нет, что вы! – Я спрыгнула наземь. Энрике, как и ожидалось, смущенно отвел взгляд. – Сеньора Валентина – очень добрая женщина. Она хотела удочерить меня, если Пресвятая Дева не подарит ей родных детишек. Бабушка каждый день молилась, чтобы детишки появились, иначе меня забрали бы, и бабушке с дедушкой стало бы совсем одиноко. И через полтора года сеньора Валентина родила сразу двоих! Но она все равно хотела забрать меня, чтобы у нее была дочка. Папа сказал, лучше оставить меня с бабушкой и дедушкой, поэтому они с сеньорой Валентиной удочерили девочку-сиротку из приюта.

– Вот как? – изумился Энрике. – То есть ваш отец предпочел взять чужого ребенка? А вас бросить в деревне?

– Но, сеньор Энрике, ведь у меня была семья и был дом. К тому же папа, когда женился на сеньоре Валентине, оставил мне все мамино приданое, чтобы я могла учиться в хорошей школе. А у той девочки совсем ничего не было. Конечно же, папа поступил правильно, ведь сироткам тоже нужны родители и дом.

– Таких, как вы, называют «светлая душа», – вздохнул Энрике.

– Сеньора Валентина все равно меня не забыла. Она даже подарила мне свой старенький автомобиль.

– Странный выбор подарка для девочки – машина.

– Да что вы, сеньор Энрике, отличный подарок, ведь хороший водитель нигде не пропадет. А потом, я была ужасным сорванцом в детстве. Я даже в куклы не играла, совсем. Дедушка боялся, что такие привычки помешают мне найти хорошего мужа. А сеньора Валентина призналась, что тоже росла сорванцом, и ей ведь это не помешало выйти замуж и стать прекрасной женой…

Он все еще отворачивался, а щеки потемнели от непрошеного румянца.

– Пойдемте. – Он повернулся и пошел по широкой садовой дорожке. – Беседка – там. Не волнуйтесь, в саду сейчас работает много слуг, ваша репутация не пострадает ни капельки. – И тут же постарался уйти от опасной темы, преувеличенно радостно сказав: – Я однажды спрыгнул с балкона. Меня посадили под домашний арест за то, что… словом, было одно происшествие в школе… неважно. А мне чрезвычайно важно было встретиться с моими друзьями. И тогда я взял и прыгнул. Ногу подвернул, но не показал, что мне больно, даже когда меня отчитывали за эту проделку. Мне было шестнадцать лет – уже не ребенок, чтобы не уметь терпеть боль.

– Вот поэтому, – сказала я с важным видом, – я и не стала прыгать с балкона. Хотя, конечно, тогда, в деревне, ну, когда спасала кота, я потом спрыгнула с крыши. Потому что кот испугался, стал вырываться и царапаться, и я подумала, что не совладаю с ним одной рукой, когда буду спускаться по лестнице. И просто спрыгнула. Сейчас подумала: что, если я спрыгну и подверну себе ногу? Ведь получится очень неудобно.

– Да, я не простил бы себе, если бы вы повредили ногу… – Тут он почему-то покраснел еще сильнее и быстро добавил: – Или руку. – И стал совсем пунцовым.

Понятно. На почве утреннего покушения, когда молодой человек в буквальном смысле заглянул в глаза смерти, у него проснулись витальные потребности. Теперь у него всякая мысль о ноге связывается с фантазиями о круглой женской попе, а о руке – наверное, с грудью.