Читать книгу "Парламент Ее Величества - Евгений Шалашов"

Иван Долгоруков, отряхнув мундир и приведя в порядок орденскую ленту, озабоченно шлепал себя по карманам, начал расстегивать пуговки на мундире.

– Че ищешь-то? – поинтересовался отец.

– Да крест польский куда-то подевался! Ах ты, мать твою за ногу! – выругался молодой Долгоруков и ринулся к камину.

Разгребая горевшие поленья кочергой, вытащил из огня орден, ухватился за него и, завопив благим матом, уронил раскаленное золото с эмалью на пол.

– Эх, Ванька, как ты был дураком, так дураком и остался, – в сердцах выговорил отец. – Ну кто ж за горячее-то хватается? Вона – щипцы же стоят! К стеклу пальцы-то приложи, легше станет.

Пока бестолковый генерал прикладывал пальцы к ледяному стеклу, канцлер Головкин, погладив собственный орден Белого орла, скривил старческие губы в брезгливой улыбке. Гаврила Иванович получил сей крест вслед за Петром Алексеевичем, опередив даже вездесущего Алексашку Меншикова. А Ваньке Долгорукову курфюрст Саксонский и король Польский Август прислал запросто так, чтобы сделать приятное фавориту русского царя…

Когда молодой Иван Долгоруков вышел, взгляды вельмож – сочувственно-злорадные – скрестились на Алексее Григорьевиче. Вчера тот был отцом царской невесты и батюшкой ближайшего фаворита государя, непутевого Ваньки, ставшего в девятнадцать лет генералом, в двадцать один – майором Преображенского полка, а сегодня не пойми кто… Но все-таки сочувствия было больше. Пока был Алексей Григорьич в милости, были в милости и остальные.

– Господа, давайте-ка ближе к делу, – заговорил молчавший допрежь Михаил Владимирович Долгоруков, губернатор Сибири.

Михаил Владимирович – родной брат фельдмаршала и двоюродник всех прочих Долгоруковых – приехал на свадьбу любимой племянницы и был спешно возведен родичами в состав Верховного тайного совета. В свое время он помог бежать за границу царевичу Алексею, пережил арест, следствие, чудом остался жив и теперь пытался сторониться всяческих интриг и заговоров. Сибирскому губернатору, хоть он и тяготился своей службой-ссылкой, вдруг захотелось оказаться в Тобольске, подальше от Первопрестольной. В отличие от прочих, он знал, что окромя Тобольска (неплохой городок, жить можно!) есть еще и Минусинский острог, Якутск и Камчатка. А то и такие места отыщутся, коих и на карте не узреть.

Сибирского губернатора поддержал генерал-фельдмаршал Долгоруков, являвшийся, в числе прочего, командиром Преображенского полка:

– Верно Владимирович сказал. Не знаю, как у вас, а у меня хлопот полон рот. Нужно караулы в Москве выставлять. А не то как бы беспорядков не случилось. Черни-то только повод дай. Перепьются, сволочи безродные, да половину города спалят.

– Спалят так спалят, – отмахнулся Алексей Григорьевич. – На то губернатор московский есть, чтоб не спалили. А коли спалят, так не в первый раз. Отстроят. А тут дело – важнее не бывает. Решать надобно, кто править нами станет.

– Надо, – грустно кивнул фельдмаршал, вспомнив, что он не только военный, но и политик, от слов которого зависит судьба империи.

– Ну так вот, господа члены Верховного тайного совета, – сказал Алексей Григорьевич, обводя глазами родичей и соратников. Победно улыбнувшись, князь полез во внутренний карман кафтана, вытащил оттуда лист бумаги и положил его на стол. – Вот, господа, прочтите сей документ!

– Что это? – подслеповато прищурился канцлер.

– Духовная грамота государя нашего, Петра Второго, в которой он власть и корону свому преемнику завещал!

– Духовная? – удивился канцлер. – Ты ж сына только что спрашивал – подписал государь духовную али нет, а Иван отвечал, что не до того было. Откуда бумага взялась?

– Да это другая грамотка, – заюлил Алексей Григорьевич. – Я Ивану другую духовную давал. Думал, что государь мне земельки еще нарежет. А эту Петр Алексеевич еще третьего дни подписал, пока в памяти был.

– Хм… – покачал головой Головкин, но далее уличать не стал, а лишь кивнул. – Ну коли достал, так и прочти.

Алексей Григорьевич развернул бумагу и принялся читать, стараясь говорить торжественно и чинно, аки диакон с амвона:

– Божиею поспешествующею милостию, мы, Петр Второй, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Смоленский…

Князь Долгоруков читал долго, не забыв упомянуть в титуле, что государь есть князь Удорский, Обдорский, Кондийский, о которых присутствующие и не ведали, и того, что он есть повелитель и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей и иных наследный государь и обладатель.

При титуловании вельможи сидели тихо и чинно. Императорский титул – это не шутка. Но вот концовка документа вызвала гневный ропот.

– Императорский титул – невесте государевой? – вскинулся сибирский губернатор Михаил Владимирович. – Ты что, князь Алексей, ополоумел?

Фельдмаршал же Долгоруков выразился по-солдатски:

– Алексей Григорьич, ты что за херню читаешь? Катьку – в царицы?

За Алексея Григорьевича вступился дипломат Василий Лукич:

– Согласно указа о престолонаследии, коий, как вам известно, покойный Петр Алексеевич издал, правящий государь своею волей может любого наследника назначить. Стало быть, что мы имеем? А имеем мы законное завещание, согласно которого невеста государя становится его наследницей.

– Василий Лукич, ты ж вроде не дурак какой, бревном ушибленный, – сказал фельдмаршал Долгоруков. – Мы же с тобой и с Алексеем Григорьичем вчера о том толковали. Добро бы еще Катюха жена законная была, а то – невеста.

– Так вчера, Василий Владимирович, духовная сия была еще не подписана, – лукаво улыбнулся дипломат. – А сегодня, вишь, подпись царская.

– Ты, Василь Лукич, турусы на колесах не разводи, – хмуро ответил фельдмаршал. – Духовную, как я знаю, братец Алексея писал, князь Сергей, а подписал ее Ванька ваш. Хвастался он, что умеет подписывать не хуже Петра.

– Дайте-ка сюда, – сказал канцлер, протягивая руку за документом.

Заполучив завещание, Гавриил Иванович, придвинул к себе подсвечник и вытащил из изящного позолоченного футляра новомодное изобретение, подаренное ему голландским посланником, – два зрительных стеклышка на серебряной рукоятке. Князь Василий Лукич, модник версальский, хваставшийся на днях очками от самого Бьена, парижского ювелира, завистливо крякнул. Очки, хоть их алмазами обсыпь, все равно очками останутся! Кого ими удивишь? А тут…

Приставив стекла к глазам, канцлер принялся внимательно изучать документ. Закончив, бросил бумагу на стол. Убирая прибор для чтения в футляр, брезгливо скривился:

– Похожа подпись-то на государеву, да не государем писана…

Алексей Григорьевич покраснел и задышал, словно больная собака, а дипломат, невинно улыбаясь, сказал: